А тут ещё младший политрук пытается командовать, несёт всякую чушь. Лучше бы занимался своим делом.

Порой ему казалось, что начинают болеть зубы. Сразу все.

Разгружались тоже не мешкая. Через полчаса пути зашли в придорожную деревушку. Мотовилов увидел возле колхозного амбара каких-то людей. По виду вроде местные, не беженцы. Подошёл к ним. Трое мужчин пожилого возраста и две женщины. Женщины помоложе. Когда он обратился к ним, одна из них выступила вперёд, поправила платок, плотно облегавший её округлое, прямо-таки сияющее в темноте лицо и сказала:

– А вот так, большаком, вдоль речки и идите. Пройдёте Кремёнки, а там повернёте вправо и ещё километров пять.

Мотовилов какое-то время пристально смотрел в её лицо, стараясь разглядеть черты, то женское, о существовании чего он, казалось, уже забыл. Женщина снова поправила платок и сказала:

– Я председатель здешнего колхоза. – Назвала фамилию, которую он в памяти не удержал. Потому что запоминать её в то мгновение казалось ненужным, лишним. Фамилия очень простая. У него в роте не то двое, не то даже трое солдат с такими фамилиями. – А мы тут решили зерно семенное по дворам раздать. Чтобы немцам наше добро не досталось. Звонила в район, там никто не отвечает. Вот, собрала правление, и решили раздать людям. Весной соберем. – Она на минуту замолчала, приблизила к нему сияющий овал своего лица и спросила: – Вы ведь их сюда не пустите?

Мотовилов увидел, как шевельнулся её красивый рот, почувствовал, как похолодело у него в груди и от её неожиданного вопроса, и той искренней интонации, с которой он был произнесён, и кивнул:

– Да, будьте спокойны. Мы отсюда не уйдём. А с зерном… Правильно решили. – И, приложив к фуражке ладонь, отрекомендовался: – Старший лейтенант Мотовилов.

Теперь, снова и снова перебирая в памяти всё, что произошло этой ночью, Мотовилов корил себя за эти самонадеянные, пафосные и глупые слова. «Не уйдём… Обработают “лаптёжниками”, пустят танки – и не соберёшь ты, Мотовилов, свою роту, этот ненадёжный и разношерстный московский сброд. Не уйдём… Самое скверное, – думал он теперь, – что его слова мог слышать и младший политрук Бурман, и кто-нибудь из взводных, и даже бойцов. Лучше бы промолчал. Но, с другой стороны, ей, председательше, надо было что-то сказать. Что-то правильное и обнадёживающее. Иначе зачем они сюда пришли, зачем беспокоят её вопросами о дороге на ту деревушку, которая определена как конечный пункт, ближайшая цель их внезапного ночного марша, тот рубеж, который, возможно, решит судьбу многих, не только их третьей роты».

И всё-таки он сказал правду. Для себя он её уже определил. Хотя за роту по-прежнему не ручался.

А председательша чем-то похожа на Тасю. Вот что в ней разволновало Мотовилова. «Только, – подумал он, – может, росточком поменьше, да взгляд посмелее. Всё же – начальница. Должно быть, подумала, что он тоже из ополченцев. Для кадрового старшего лейтенанта всё же староват». И Мотовилов поморщился.

Глава вторая

История старшего лейтенанта Мотовилова

Первую атаку батальоны отбили удивительно легко. Когда волны немецкой пехоты начали откатываться от линии их окопов, полковник Мотовилов приказал «сорокапятчикам» сосредоточить огонь на бронетранспортёрах. Чтобы как можно больше их осталось перед обороной полка. Вид подбитой, особенно горящей, техники врага действовал на личный состав самым лучшим образом. Горят! Вот и бей их дальше! «Гробы», как прозвали бойцы немецкие полугусеничные вездеходы, медленно двигались по флангам наступающих взводов, молотили из крупнокалиберных пулемётов, плотно прикрывая настильным огнём свою пехоту.