— Нет, Шихан, нет! — выл раненый Авалон, корчась на груде тряпья.

— Подохни, падла! — Бандит в ярости выпускал в него пулю за пулей.

— Стоять, Шихан, ни с места! — рявкнул здоровяк.

Ввалившаяся на чердак толпа сгрудилась за спиной своего предводителя, и тут случилось то, чего не ожидал никто. Пол чердака, обветшавший и проломленный, не выдержал этой внезапной тяжести и с грохотом, треском и клубами пыли провалился, увлекая за собой людей, балки, доски, лестницу и перекрытия, поддерживавшие крышу. Почти сразу, надсадно заскрежетав, начала проседать и сама крыша. Не прошло и минуты, как от дома остались только одна стена и большая груда обломков, над которой столбом поднималась пыль.

Шихана полностью погребло под этой грудой, но он ещё какое-то время боролся за жизнь, пытаясь высвободить грудь. Его рот и ноздри забились пылью, и воздух в лёгких иссякал раньше, чем силы в мышцах. К тому же при малейшей попытке пошевелиться в рёбра злобно впивалось что-то острое, отчего вся его грудь превратилась в сгусток мучительной, пульсирующей боли. Охваченный ужасом, он сначала не понимал, что это такое. Надо было пройти ещё целой минуте, прежде чем он, задыхаясь, теряя сознание, не понял, что на него навалился труп Гаврика, которого обвал каким-то непостижимым образом швырнул прямо на него. Разлепив запылённые глаза, Шихан скорее догадался, чем увидел, что ему в грудь врезается позвонок из сломанной шеи трупа. Он оцепенел, потом судорожно дёрнулся, испустил долгий шелестящий стон и затих навсегда.