Они миновали покосившуюся калитку, пересекли двор в лопухах и поднялись по заскрипевшим ступеням крыльца.

В доме Шихану было знакомо всё, до последнего куска штукатурки, ведь в ночь убийства Гаврика дом был обыскан им и его бойцами от подвала до чердака. Искали так рьяно, что во многих местах раздолбили стены и выломали полы, кое-где даже разобрали крышу. И сейчас, когда они с Авалоном поднимались на чердак по ходившей ходуном лестнице, в бандите росло убеждение, что и в этот раз он ничего не найдёт.

— Значит, бабки, говоришь, здесь? — ворчал он, озираясь.

— Так сказал дух Гаврика, — ответил Авалон, стараясь придать своему голосу твёрдость. — Деньги под полом на чердаке, под грудой старой одежды.

— Ну-ну, — в сомнении качал головой Шихан.

Полумрак чердака был пронизан пыльными солнечными лучами, проникавшими сквозь многочисленные прорехи в крыше. Пол в нескольких местах был разломан, кое-где сквозь проломы виднелась убогая внутренность первого этажа. Прогнивший пол заскрипел под тяжёлыми шагами главаря. В свой последний приезд сюда он оставил обезглавленный труп валяться под старым тряпьём. Шихан сдвинул барахло ногой и показалось высохшее, потемневшее, всё в пятнах запёкшейся крови тело. Там, где когда-то была голова, торчали сломанные ключицы.

Шихан с минуту смотрел на труп своего заклятого врага, но вместо чувства злобной радости в нём нарастал страх. Возникло ощущение, которое он уже однажды испытал: Гаврик, живой, полный ненависти, жаждущий отмщения, находится где-то рядом и только и ждёт случая, чтобы напасть на него.

Чувствуя, что бледнеет, Шихан постарался сохранить безразличное выражение лица.

— В этом месте мои пацаны, и правда, пол не долбили, — пробормотал он, пиная ногой какие-то старые штаны и курки, и принялся откидывать тряпьё, груда которого занимала добрую треть чердака. — Значит, подолбим мы. Вот и инструмент остался — зубило и молоток. Я буду поддевать доски зубилом, а ты их выдёргивай руками. Доски старые, выходят легко, так что до темноты поднимем тут весь пол.

"И смотри, если бабок не будет, — прибавил он мысленно. — Тогда тебе не жить. А впрочем, тебе в любом случае не жить".

Они с Авалоном отволокли тряпьё в сторону и принялись за работу.

Прогнившие доски трещали и ломались, в воздух поднималась пыль. Шихан матерился всякий раз, когда под очередной выломанной доской не оказывалось денег. Авалон испуганно косился на него и молчал. Работая, Шихан озирался, как будто кто-то третий, находившийся на чердаке, пристально наблюдает за ним из углов, где сгущалась темнота. Однажды ему показалось, что Авалон занёс оторванную доску так, чтобы ударить его по голове, и напрягся. Он отставил зубило и сунул руку в карман, где лежал пистолет. Но Авалон, помешкав, отбросил доску к стене.

Груда выломанных досок росла. Шихан яростно бил молотком по зубилу, и старый дом жалобными стонами и скрипом отзывался на каждый удар. Переборка между чердаком и первым этажом истончилась до такой степени, что однажды треснула и в пролом провалилась нога Авалона. Пока маг, чертыхаясь, вытаскивал её, Шихан приподнял зубилом еще одну доску и присвистнул:

— Вот они…

Авалон кинулся к нему.

— Я же говорил! Дух Гаврика не мог не отрыть тебе свою тайну!

Пачки стодолларовых купюр, перевязанные резинками и завёрнутые в прозрачные пакетики, тянулись в углублении под вынутой доской метра на полтора. Шихан легко оторвал соседнюю доску, и под ней тоже обнаружились пачки.

Маг потянулся к ним.