— Пони?! У меня дома, в Штатах, есть чистокровная лошадь.

— Ло-ошадь? — просипел какой-то типчик, подкатывая к нам. — Ребята, самая лучшая «лошадь» у меня. Мне так повезло, что один приятель-страдалец направил меня к милейшей докторше, может, вы про неё слышали, леди Франко. Она мне выписала здоровенный рецепт, так что я сейчас прямиком из круглосуточной бесплатной аптеки на Пикадилли. Я уже взял, что было нужно мне, а остальным поделюсь с вами, радостно и по сходной цене. То, что я предлагаю — оно такого отличного качества, что его одобрит даже премьер-министр Британии Гарольд Уилсон.

Я быстренько сторговала дозу для Джорджа и, предварительно объяснив ему, что «пони» — это двадцать пять фунтов стерлингов, убедила его материально поддержать моего дядю Зигги.

— Джилли, золотко, ты просто не представляешь, как ты меня выручила, — говоря это, Зигги уже шагал по ступенькам, поднимаясь обратно в притон. — Ну ты же знаешь, как я тебя ценю.

Я была зарегистрированным членом «Кузенов», так что спокойно провела Джорджа, а он заплатил за вход. Похоже, помещение было набито битком, словно там было человек сто, не меньше. Достаточно было ещё нескольких человек, чтобы туда уже никто не поместился. На момент нашего с Джорджем прибытия лимит посетителей был уже исчерпан, но нас всё-таки пропустили внутрь. Я попыталась взглянуть свежим взглядом на хорошо знакомые рыбацкие сети, свисающие с потолка, и тележное колесо, украшавшее одну из стен — хотела представить себе, как их видит Джордж. Сцена была крохотной, но вполне достаточной для Берта Джанша с его интровертной блюз-фолк гитарной программой. Я отыскала место, куда можно было сесть, и отправила Джорджа в заднюю комнату за чаем и сэндвичами. Нам нужно было что-нибудь освежающее — здесь, в нелицензированном клубе, было жарко и душно. Наконец Джордж вернулся, и вскоре я поняла, что обстановка впечатляет его гораздо сильнее, чем современная музыка. Все поголовно в зале были обкурены. Стоял такой густой кумар, что свою травку можно было не доставать — всё равно заторчишь. Я раскурила свой плотно набитый косячок и дала затянуться Джорджу; Джанш как раз играл «Needle of Death», свою песню про героин. Джорджу нравилась общая атмосфера здесь, но он явно не сумел оценить мастерство Джанша как гитариста. Когда я, передав Джорджу толстый косяк, восхитилась особенно великолепным легато, мой спутник с отвисшей челюстью воззрился на меня.

— Откуда все эти люди? — спросил Джордж, указывая на толпу «битников по совместительству».

— В основном из провинции, — объяснила я. — Когда они приходят сюда, уикенд в Лондоне обходится им дешевле: не нужно платить за отель, раз всё равно можно всю ночь просидеть в клубе.

— А, так вот почему они не обращают особого внимания на музыку, да? У нас в Арканзасе толпа либералов, если бы оказалась на концерте песен протеста старой школы, в духе Вуди Гатри — и то внимательней бы слушала.

— Забудь ты о Пите Сигере. В новой культуре протеста каждый занимается своим делом.

— Если люди платят, чтобы попасть на Берта Джанша, но не слушают его — кто же тогда их кумир?

— Боб Дилан, — и едва я произнесла это священное имя, как внутри моей головы неожиданно включился поэтически-просветительский поток сознания. — Дилан говорит загадками об абсурдности существования — над постижением его стихов можно биться часами. И это намного лучше, чем какое-нибудь одномерное заявление, которое за три секунды становится предельно ясным, даже если у меня мозги совсем не работают. Зато «Subterranean Homestick Blues» я слушала больше ста раз, но так и не поняла до конца, что же Дилан хотел этим донести. Общее настроение я прочувствовала, но вот тонкости от меня всё равно ускользают.