– Ну, как тут моя невеста? – Он по-хозяйски вошел в палату.

Следом ввалился телохранитель с огромной корзиной цветов. Татьяна всегда удивлялась, как Виктор, владелец модной художественной галереи, знаток и ценитель живописи, умудряется находить столь нелепые и безвкусные букеты. Сегодняшний был не лучше и своей аляповатостью поражал воображение. Вершиной пошлости в этой чудовищной композиции являлась зеленая пластмассовая русалка, чья голова с огромными пунцовыми губами торчала из цветов и бессмысленно пялилась на мир выпученными по-лягушечьи глазами. Все это великолепие Татьяна отметила мгновенно. Кроме того, ей не понравилось, что Виктор, словно ненароком, оттеснил плечом археолога. Тот, правда, лишь отступил в сторону и с очевидным любопытством наблюдал за происходящим.

– Я – не твоя невеста! – процедила сквозь зубы Татьяна. – Не бросайся словами. Ты ведь прекрасно знаешь, что никогда не женишься на калеке!

Виктор застыл на полпути к кровати. Глаза его сузились, губы превратились в тонкую полоску, но произнес он почти добродушно:

– О! Юнга мой взбунтовался?

– Брось свои глупые шутки! – почти прошипела она, сожалея, что не может дотянуться до толстого фолианта, который по-прежнему валялся у нее в ногах.

Вот бы запустить им в голову этому самовлюбленному недоумку! Но, видно, мысли ее были не столь сильны, чтобы передвигать тяжелые предметы по воздуху. Фолиант остался лежать на прежнем месте, а она решительно произнесла:

– Забирай свою клумбу и – пошел вон! Больше никаких совместных дел и проектов!

– Постой! – прищурился Виктор. – Как это никаких дел? А кто деньги будет отрабатывать, что я потратил? Тарас Бульба? Прости, у тебя контракт не завтра истекает. Четыре года еще корячиться. И мне плевать, что твои ноги не ходят! Голова и руки работают? И то ладно! Меньше по тусовкам бегать будешь! – Он радостно потер ладони. – Ишь, не по нутру ей, что невестой назвал? Да на кой ляд…

Виктор не договорил, потому что Анатолий схватил его за галстук и молниеносно намотал полосатый язык на кулак.

– Ты-ы-ы! – Голос его дрожал от гнева. – Тварь жирная! Ты и мизинца этой девушки не стоишь! Извинись, погань, немедленно!

– Отпусти! – заверещал ее бывший воздыхатель. – Кто такой? Да я тебя… Мишка-а-а!

Телохранитель, отбросив корзину с цветами, рванулся на помощь хозяину, но археолог отшвырнул его свободной рукой и усмехнулся:

– Лучше не лезь! Я каждый день кайлом работаю. Звездану в лоб, мало не покажется!

Двери вновь распахнулись. В проеме толкались, стремясь обойти друг друга, взволнованный отец, испуганная мать… За ними маячил доктор. Глаза его метали молнии. Он что-то гневно и громко говорил, но все же не смог перекрыть вопли Виктора. Тогда Татьяна подняла руку.

– Папа, – сказала она, – я еду в Чаадар! Не держи меня! – и закрыла глаза, чтобы отключиться от шума и гама, царившего вокруг.

Глава 28

Голос ее удивлял: он звучал то низко, почти по-мужски, то взвивался флейтой. В нем слышалось дыхание степного простора с гонимыми ветром волнами ковыля, табунами диких лошадей, застывшими в небе башнями облаков; песня лилась, казалось, из самой груди Айдыны. Переливчатая мелодия вилась то как дым над костром степняка, то вдруг вспархивала и жаворонком звенела в поднебесье. Песня Айдыны завораживала так же, как завораживает говор горного ручья, бегущего среди замшелых камней…

Мирон распахнул окно. Весенние запахи проникли в избу, вымывая зимние – табака, пота, дровяного чада. Он почти по пояс высунулся наружу. Ослепительно-голубое небо глянуло на него с высоты, посаженая по осени береза ткнулась в лицо клейкими листочками… Худо-бедно, но пережили зиму! Едва-едва хватило хлебных запасов, всю полову вымели.