Прожорное Чудище не стало терять времени даром. Как же часто оно об этом мечтало! Ловко изогнув запястье, зверь повернул ключ и открыл дверь. Затем он опустился возле своего бездыханного мучителя на колени, снял с него шарф и обмотал вокруг собственной шеи. Потом сорвал с головы Деодоната шляпу и нахлобучил себе на голову — тянул вниз, пока шляпа не села плотно, и подоткнул уши, чтоб не торчали. Сложнее оказалось стащить с Деодоната плащ. Зверь неуклюже набросил его себе на плечи, затем взглянул на Змежаба и с любопытством коснулся его блестящих серебряных волос. Потом он поднял взгляд к двери наверх, и губы его растянулись в подобие хитрой улыбки.

Через некоторое время зверь тихонько пробрался через зал таверны, словно не замечая многочисленных посетителей; они его тоже не заметили. Выйдя на улицу, он остановился и принюхался. Свежий воздух! Все эти жалобы на вонь от реки — сущая ерунда: запах почти не чувствовался! Зверь свернул в проулок, идущий сбоку от «Ловкого пальчика», и вприпрыжку побежал (весьма грациозно, надо сказать) к реке. Затем, необычайно ловко для столь крупного и упитанного животного, он перемахнул через парапет набережной и, выставив для равновесия одну лапу, легко приземлился на речной лед. Потом, едва оглянувшись, он заскользил на своих плоских кожаных ступнях в сторону берега, отталкиваясь взятой у Деодоната огниво-тростью, как лыжной палкой.

ГЛАВА 37

Из дневника Пина

Случилось нечто невообразимое ужасное — самое низкое предательство, какое только можно вообразить. До сих пор не могу поверить. Юнона ушла, и меня настолько переполняет чувство ненависти к ней, что вернись она — не знаю, что бы я сделал. Но клянусь, я найду ее, даже если она уже покинула город. Мне во что бы то ни стало нужно понять, правда это или нет.

Последний раз я видел ее в кухне, когда она вернула мне носовой платок.

«Это тоже твое, — сказала она, протягивая мне маленький белый цветок. — В платке был завернут».

Я слегка растерялся.

«Я нашел эти цветы на могиле матери и засунул в карман, — объяснил я. — А потом совершенно забыл».

Помню, мне подумалось еще: как-то странно она на меня посмотрела. Думал, она еще кто-нибудь скажет, но тут Алуф стал рассказывать про Деодоната, и я отвернулся к нему, чтобы послушать. А когда он закончил свое невероятное повествование, Юнона уже ушла.

Я поднялся к ней в комнату, но даже следа ее там не нашел. Заглянул под кровать — и с ужасом обнаружил, что чемоданчика с травами нет. Мне пришла в голову только одна причина, почему она могла взять его с собой: значит, Юнона не собирается возвращаться. Совершенно растерянный, я присел на кровать. Всего пару часов назад, в мастерской у мистера Гофридуса, она намекала, что хочет уйти вместе со мной. И вдруг — вот вам, пожалуйста. Может быть, она заметила, что я залез к ней в чемодан, но она наверняка сперва поговорила бы со мной, не стала бы так вот сбегать.

Пока я сидел, размышляя, мое внимание привлекло легко шевеление в углу комнаты. Оказалось, это все тот же коричневый паучок: он тряс свою паутину даже с бóльшим остервенением, чем в прошлый раз. Я-то считал, он мне привиделся под воздействием зелья. Мне подумалось, это связано с дымом от трав, которые жгла Юнона. Паук от него, наверное, повредился мозгами.

И в этот момент все вдруг стало по местам.

«Это все зелье! — воскликнул я. — Зелье из грушевидного флакона на серебряной цепочке! Оно вызывает видения!»

Действительно, это все объясняет.