– Как ты решишь? – послышался вопрос.

    У этого бога был апостол с правом решающего голоса – некто Теплая Капля Сергей Невлюдов.

    – Мне надо подумать. И посоветоваться

    – Посоветоваться? С кем?

    – Со своей совестью.

    Глава 15

    НЕЧЕСТИВЫЕ

    Я буду милостив к народу Моему, но нечестивые погибнут.

    Книга Мормона, Вторая Книга Нефия

    Утром, выйдя из дома, я наткнулся на плотника, чинившего филенку.

    – Ну блин, подъезд, блин! Ну блин, гады, ну сволочи! Видно, блин, педики – дверь задом вышибают, чтоб, блин, через дырку давать! Таких, блин, козлов…

    На лестнице, застегивая шубку, появилась Олюшка, плотник застеснялся и прервал свои недозволенные речи.

    – Дядя Сережа, а, дядя Сережа! Ты меня до садика доведешь?

    – Со всем удовольствием, барышня.

    Я сжал ладошку в шерстяной варежке. Несколько шагов мы прошли в молчании, потом Олюшка сказала:

    – Завтра восьмое марта. Мамочка говорит, что женщинам в этот день подарки дарят. Я – женщина?

    – Конечно.

    – И ты мне сделаешь подарок?

    – Любой, какой смогу.

    – Смо-ожешь, смо-ожешь! – протянула она. – Ты дядю Алика позови, он мне сказку обещал. – Олюшка наморщила лоб, припоминая: – Сказку про Али Бабаева и сорок покойников, вот! Этот Али был тер… тел… терлолистом, и потому…

    Я остановился, присел и заглянул в ее милое личико.

    – С дядей Аликом не выйдет, моя радость, дядя Алик в командировке. Очень-очень долгой… Ты ведь знаешь, что он работает в полиции? – Она серьезно кивнула. – У них случаются командировки на много месяцев, даже на годы… Но ты все равно приходи. Выпьем чаю с пирожными, и я расскажу тебе эту сказку. Или другую.

    – Ладно. А что ты сегодня делаешь, дядя Сережа? Я по Беляночке так соскучилась!

    – Сегодня, милая, я занят. Сейчас на кладбище иду, своих проведать, а вечером… Вечером тоже дела.

    – Все у вас дела, у взрослых… – Олюшка вздохнула. – А самое важное дело знаешь какое?

    – Да?

    – Мы, дети! Я по телеку слышала!

    Она вприпрыжку поскакала в садик, будто меховой клубок покатился, а я зашагал к метро, доехал до станции «Московская» и сел в автобус до Южного кладбища.

    Здесь мои и лежали. В тесноте, да не в обиде… На кого обижаться? Люди вокруг свои, их сверстники и те, кто помоложе и постарше, а что на кладбище бурелом, что в теплое время грязь и лужи, в холодное – снега до маковки, так к этим передрягам мы привычны. Советский, блин, народ!

    Я протоптал тропу к скамейке у темного гранитного камня, разгреб сугробы и присел. Компания вокруг подобралась хорошая: слева – бабушка Дуня, семьдесят восемь годков, справа – дед Семен, ветеран Отечественной и Финской, как значилось на его плите, сзади – супруги Мочаловы, в сумме под сто пятьдесят, а прямо – мои, самые юные в этом коллективе. Вокруг могилы – бетонный бортик, над ним обелиск, на обелиске надпись и две фотографии… Отец сурово хмурился, мама глядела с ласковой улыбкой, будто спрашивая: ну как ты там без нас, сынок? Сыт ли, одет, обут? Весел или печален? Может, влюбился?

    – Влюбился, – ответил я, – но дело не в том, родные.