Я хотел сказать что-то такое пафосно-героическое, но подумал, что это будет выглядеть глупо, и промолчал.

- А самое смешное, Мартин, - продолжал Саша, грустно улыбаясь в усы, - что никакой я не антифашист. А вовсе даже кухонный расист.

- Это как? – не понял я.

- А вот так. Нет, я, конечно, не пишу на стенах «Россия для русских» и прочий юбер аллез, но… К примеру, я не хотел бы, чтобы Женька вышла замуж за какого-нибудь негра, араба или хотя бы даже армянина. И знаешь, почему?

- Почему?

- Вовсе не потому, что я считаю их худшими. Просто есть разница в воспитании, культуре, обычаях, религии. В темпераменте, в конце концов. Разумеется, бывают счастливые смешанные браки. Но именно – бывают.

- Ну да, ну да! – фыркнул Виктор, разливая по рюмкам водку, которую мы купили по дороге. – Можно подумать, несмешанные браки всегда удачные.

- А я о чем? Любой брак – риск. Так зачем же этот риск усугублять?

- А как же любовь? – не сдавался Виктор.

- А ты разве на Свете не по любви женился? – парировал Саша. – И что? Она сбежала к твоему приятелю, чуть не выжила тебя из квартиры и не дает видеться с дочкой. Нет, парни, любовь-морковь и прочие страсти-мордасти проходят очень быстро. Оглянуться не успеешь. А остаются в сухом осадке уважение, дружба и хорошая привычка. Если остаются, конечно. Как сказал классик, «привычка свыше нам дана, замена счастию она». Если, конечно, ставить знак равенства между «счастием» и той самой любовью-морковью. А по мне, счастье – это и есть этот самый сухой остаток. Плюс дети и твердое намерение жить долго и умереть в один день. Всегда завидую дожившим вместе до золотой свадьбы.

Я слушал эту перепалку молча и, в общем-то, соглашался с Сашей. Ну, пусть и не во всем. Например, насчет смешанных браков. Хотя… Я вспомнил, как встречался пару месяцев с мексиканкой Люсией, которая училась в нашем университете на курс младше. Сначала она мне очень нравилась, но ее бешеный темперамент вкупе с фанатичным католичеством, осложненным склонностью к миссионерству, очень скоро начали меня раздражать.

Наспорившись, Саша спохватился, что я так и не рассказал, что же случилось со мной. По дороге я коротко объяснил, как попал в квартиру Виктора и почему скины позвонили Саше. Но о том, что произошло с родителями, я еще не говорил. И вдруг понял, что не могу рассказать. При всей моей симпатии и к Саше, и к Виктору. Я не мог заставить себя вернуться в тот день. Как будто после того, как я выплакал свое горе крестной, захлопнулась какая-то дверца, за которой остались все слова на эту тему. Я мог думать об этом сколько угодно. Но не говорить.

Саша смотрел на меня вопросительно, а я сидел за кухонным столом, уставившись в розу на клеенке, и молчал, как партизан на допросе.

- Оставь его, Шуран, - тихо сказал Виктор. – Видишь ведь, неладно с ним.

- Просто… - все-таки выдавил из себя я. – Просто убили моего отца. На следующий день после похорон бабушки. Какой-то псих. И ранил маму. А я все это видел. И ничего не мог сделать. Вот.

Саша молча наполнил рюмки.

- Пусть земля ему будет пухом, - сказал он, приподнял свою рюмку и выпил.

Помолчав, он все-таки спросил:

- А как мама?

- В коме. Поэтому я пока здесь.

Дальше разговор как-то не слишком клеился. К тому же все мои «боевые трофеи» начали нещадно болеть. Саша еще раз обработал все мои ушибы и ссадины, но легче мне от этого не стало. Кольцо от наручников идиотским браслетом все еще болталось у меня на запястье, натирая кожу. Виктор пытался открыть его булавкой, но у него не получилось.

Натянув на кольцо рукав ветровки, я позвонил в соседнюю квартиру.