— Да. Тебя проводят, — произнес инквизитор, отворачиваясь. — Утром тебе выдадут новые документы взамен испорченных. Ах да. Завтра, чтобы я тебя не видел в Академии. Если увижу — пеняй на себя. Поищи другие темы для сенсаций.

Когда я шла по улице в сопровождении двух патрульных, со стороны это напоминало конвой. Такое чувство, будто они вели меня в тюрьму. Хотя, так оно и есть. Если для кого-то дом — это крепость, то для меня — это тюрьма. Моя облезлая тюрьма в ночном сумраке выглядела все так же убого и гнусно. В почтовом ящике я нашла письмо-уведомление о том, что вместо пяти тысяч мне следует уплатить всего лишь пятьдесят эрлингов. Я так же обнаружила письмо по поводу непогашенной задолженности за пять лет. Философски взглянув на пятизначную сумму, я вздохнула.

Меня довели до двери, которую я открыла своим старым ключом, мысленно пытаясь мобилизоваться перед неизбежной головомойкой.

— Что это значит? Да как ты выглядишь? — выл призрак, капая мне ядом на напряженные нервы. — Не может быть! Тебя опозорили! Чуяло мое сердце! Позор! Не для того тебя растили, не для того тебя кормили, чтобы… Да кто ж тебя после этого замуж — то позовет? Да что ж мне с тобой делать?

— Оставить в покое! — огрызнулась я, погружаясь в теплую ванну. Клей постепенно размокал и смывался. Волосы после вынужденной яблочной маски были гладкие и шелковистые, кожа на лице — упругой и нежной, а на поверхности воды плавали белые, приятно пахнущие лепестки. Деревянное платье и дубовые панталоны стояли у стены.

— Ой не думала, что доживу до того дня, когда моя внучка опозорит нашу честную фамилию! Да что бы сказал твой отец, узнав о том, тебя облили на улице помоями за твое развратное поведение! — возмущалась бабка, пытаясь спустить воду, но я зажала пяткой слив, не обращая внимания на крики.

Я лежала в воде, смывая с себя остатки клея, и думала над статьей. Нет, это будет не интервью. Это будет нечто другое. Через полчаса я сидела в своей комнате, сушила волосы полотенцем и писала.

«К вашим услугам — прежняя заслуга»

Статья посвящается некогда великому ученому Ирвину Гамильтону.

«Здравствуйте! Приятно познакомиться, я — ваша прежняя заслуга на магическом поприще! Я обеспечиваю вам пожизненную пенсию, уютное кресло в президиуме и совете. Я дрожащей рукой подписываю научные работы студентов и преподавателей, не читая их и не вникая в их суть. Я никогда не признаю свои ошибки. Именно на мне держится вся магическая наука. Я поучаю молодых и заставляю признать тот факт, что если бы не я, то их бы на свете не было. Именно благодаря мне, мой уважаемый обладатель, на вас смотрят с благоговением, прощая старческое слабоумие, опасные эксперименты, бредовые идеи. Я рада, что спустя столько лет, я обеспечиваю вам достойную и обеспеченную старость.

Но я очень устала. Мне надоело, что меня постоянно используют, как грязный носок в любом споре, чтобы заткнуть рот оппоненту, мне стыдно, что я служу для вас щитом от правосудия. Я хочу, чтобы меня наконец-то оставили в покое. Я не хочу прикрывать ваш вчерашний инцидент с опасным растением, которое вы вывели у себя в подвале, и которое чуть не отправило на тот свет своего создателя и его гостью. Я предпочитаю остаться в прошлом, не имея никакого отношения к вашему бредовому настоящему и сумрачному будущему. А.Э.»

Да, интервью без слез не вспомнишь. А если еще воспроизвести в памяти все детали, то к слезам прибавятся ночные кошмары. Думаю, будет лучше, если это будет просто статья. Я несколько раз перечитала, поправила некоторые моменты, а потом положила листок перед собой на столе, вглядываясь в собственный почерк, словно между строчек я мечтаю увидеть свое будущее. Итак, отдавать это на публикацию или порвать? Как мне поступить? Взгляд снова зацепился за пыльный альбом, сдвинутый трясущейся от негодования рукой на край стола.