— Ну вот, — наконец освободился председатель, — хочешь в райцентр поехать?

— Хочу… — расцвел Аттаукай.

— Бери второй комплект меховой одежды, вот записка на склад, а там в поселке зайди в роно, возьмешь учителя и привезешь сюда. Будет у нас новый учитель.

Аттаукай молчал.

— Ну ладно, побудь там дня два, отдохни, кафе, сам понимаешь, вечерний ресторан. Только это, как друга прошу, не очень там, а? Чтобы не было сигналов. Слышал, что по телефону? Кляуль день рождения там отмечал, вчера, теперь сидит в милиции, вот тебе последние новости.

Аттаукай кивнул, можешь положиться, мол, понимаю, не маленький.

— Ну, по рукам, счастливого пути!

Аттаукай вышел.

Он любил поездки в райцентр. Кино, магазины, музыка в ресторане, друзья попадаются из разных колхозов, собираются вместе, да и в гостинице нравилось — вежливые тетеньки, чай, белье чистое. В тундре всего этого не увидишь.

Собрался он быстро, утра ждать не стал. Весенние ночи холодные, наст крепок, звезды низкие — с кулак, самое время в дорогу, чтобы не спеша к полудню успеть. А если еще сделать небольшой крюк, можно заехать к бабушке Кымынэ — они уже поставили весенние яранги, там бригада выбрала пастбища для отела оленей, давно Аттаукай не видел Кымынэ и пастухов этой бригады, поди, новостей полно. Вот к завтраку можно и к ним в гости успеть, хорошо. А в подарок он привезет целую нерпу. Небось оленеводы давно нерпы не пробовали, соскучились. Жаль, конечно, что моржатины нет!

— Ты чего спешишь? Никто тебя не гонит! — кричал ему с крыльца своего дома председатель. — Мог бы и утром!

— Надо!

— Понятно… — горестно покачал головой председатель, вспомнив разговор по телефону о Кляуле. — Ты там смотри! — и погрозил.

Аттаукай засмеялся;

— Аттау!

И собаки рванули, успевай только удерживать их остолом…

В морозной ломкой тишине раннего утра заиндевелые яранги на сопке кажутся островерхими сугробами. Вокруг ни души — только тоненький робкий дымок костра говорит о том, что там, в ярангах, уже встали женщины и готовят чай и, возможно, вот в той, крайней, как раз и живет Кымынэ, неугомонная бабка Кымынэ, ворчливая, но добрая родственница Аттаукая.

Она встречает его радостно, суетится, дорогой гость — давно не был.

Пастухи пьют чай, Аттаукай рассказывает новости — и про Кляуля, и про председателя, и про нового учителя — обещает на обратном пути сюда его завезти, показать.

Вход в чоттагин открыт широко, солнечные лучи достают даже до костра, — он в глубине яранги напротив входа, — в яранге много солнца, прямо солнечная стена, лучи плотные, кажется, их можно потрогать.

— Весна, — улыбается Аттаукай и наливает очередную кружку чаю. Свежая сырая нерпа пошла всем в охотку, и, пока старуха варит оленину, мужчины налегают на чай.

— А ты совсем не изменилась, все такая же шустрая, — добродушно шутит Аттаукай и похлопывает Кымынэ пониже спины. Та притворно сердится, награждает его тумаком:

— Все вы весной дурные, как олени осенью!

Пастухи хохочут.

— Зато ты в молодости не смотрела — весна или осень! — заводит ее Аттаукай.

Бабка улыбается:

— Молодая кровь кипит и в холоде! — и кокетливо поводит плечиками.

Пастухи смеются. «Хорошая пословица, — думает Аттаукай, — надо бы запомнить». И думает, молод он или нет, если неизвестно, «кипит» ли у него кровь в холоде? Надо бы проверить, да как? От этих мыслей он смущается и краснеет.