– Ничего себе «не вкладываясь», – Иван, утирая невольные слезы, вставал с пола.

Тренер пожал плечами и кивнул на свободный мешок:

– Начинай, показывай, что можешь. Вижу, кое-какие навыки у тебя есть. И неплохие навыки. Правда, правильно применять их ты пока не научился. Реальный уличный бой – он не для нападения, а для защиты себя и своих близких.

Иван кивнул:

– Понял. Спасибо за урок. К себе возьмете?

– Возьмем, – произнес тренер. – Завтра приходи в это же время к началу тренировки.

Иван четко развернулся на месте по старой армейской привычке и, пробормотав про себя: «Н-да… Точно не танцы…» – направился к выходу.

Заметно выросший за лето зверь стоял на задних лапах, положив передние на край кровати, и звал, звал старика оттуда, куда тот ушел, оставив на этой земле единственную родню – двадцатилетнего внука и несчастного, плачущего кота…

Хоронили старика скромно, без особых почестей и оркестров. Не любил он при жизни ни того ни другого… Иван стоял над гробом, закусив губу, и не плакал. Плакала душа, щемило сердце… Ушел единственный человек, которого он любил. Исчез невидимый тыл, опора, которой мы часто не замечаем, принимая её как должное, и, лишь утратив, понимаем, как много потеряли…

С неба сыпалась мелкая водяная пыль, забираясь за воротник, норовя прикоснуться к теплым людским телам мёртвыми, холодными пальцами. Осенний ветер зло хлестал по унылым надгробиям, по кучам прелой кладбищенской травы, по лицам людей, словно выгоняя живых из жуткого города смерти.

«Почему, когда в жизни происходит что-то страшное, идет дождь?» – думал Иван.

– Небо плачет, – как бы отвечая на его немой вопрос, прошептала рядом старуха. – Значит, умер хороший человек…

Гроб опустили в жидкую грязь, и твердые куски прихваченной первой изморозью глины застучали по доскам.

«Последний, кто стучится к нам, – это комья земли, колотящие по гробовой крышке…»

Бессвязные мысли роились в голове Ивана.

«Идут месяцы, годы, века, а они всё стучатся… ко всем… и когда-нибудь ко мне… Прощай, дедушка, прощай, родной».

А небо всё рыдало, роняя на свежую могилу прозрачные слезы осеннего дождя…

– Давай следующий… – Голос из недр вагона не давал передышки. – Давай-давай, не телись…

Иван сбросил последний мешок и расправил ноющие плечи. Жирный подрядчик подошёл и протянул смятую купюру. Иван, не глядя, сунул её в карман и пошел к выходу с товарной станции…

…Удар, ещё удар… Руки, налитые свинцовой усталостью, не успевают подниматься… Чужая нога бьет по бедру. Боли нет – она придет потом, после тренировки, а сейчас…

– Что с тобой?

Сашка опустил перчатки.

– Ты какой-то варёный сегодня, будто на тебе всю ночь ездили…

– Точно, – буркнул Иван. – Мешки ездили.

– Какие мешки? – удивился Сашка – розовощекий, весёлый парень, почти одновременно с Иваном записавшийся в секцию…

– Вагон я разгружал. Жрать-то на что-то надо. И за обе секции платить опять же…

– И что по деньгам? – деловито осведомился Сашка.

– Сто двадцать рублей в час. Итого за ночь тысяча набегает.

– Вагоны? На своем горбу? За штуку?

Сашкина челюсть от удивления поехала вниз.