Хорошего в этом было мало, но доктор Вострецова была уверена, что облегчает беднягам жизнь.

К нищим она относилась так, как талантливый режиссер относится к актерам, и так же, как некоторые чересчур увлеченные своим делом режиссеры, постепенно перестала видеть в контингенте, с которым работала, живых людей.

Они были для нее инструментами, гончарной глиной, податливым пластилином – чем угодно, только не самостоятельными носителями разума. Временами Ольге Дмитриевне казалось, что это не совсем правильный подход, но она отгоняла тревожные мысли, говоря себе, что объективно действует этим людям во благо, точно так же, как идет во благо работа усталого хирурга, который вырезает воспалившийся аппендикс, даже не потрудившись взглянуть больному в лицо и испытывая при этом столько же эмоций, сколько мясник, разделывающий говяжью тушу.

Правда, в последние дни в непробиваемой броне доктора Вострецовой появилась небольшая трещинка, которая становилась все шире, грозя превратиться в зияющую пробоину. Появление этой трещинки было напрямую связано с потерявшим память парнем, которого его «работодатели» называли Бакланом. В случае с этим человеком Ольга Дмитриевна действовала автоматически, наиболее простым и эффективным методом, не успев даже задуматься о том, что она делает.

К ее большому сожалению, после того как дело было сделано, у нее появилось сколько угодно времени для размышлений, и только ее железный характер, который с годами стал еще тверже, не позволял ей допускать в сознание такие понятия, как «убийство» и «похищение». Это был прокол, незначительная ошибка, маленькая царапина на ее покрытой тремя слоями прозрачного лака, раз и навсегда законсервированной совести, и она дала себе слово, что больше ничего подобного с ней не повторится – никогда, ни при каких обстоятельствах.

Выйдя из подъезда, она небрежным жестом уронила окурок под ноги и села на переднее сиденье поджидавшей ее машины «скорой помощи». Водитель, невысокий пухлый крепыш с цыганской внешностью и тончайшими усиками, оттенявшими верхнюю губу, поправил на голове соломенную шляпу и запустил двигатель. Они работали вместе уже второй год.

Это был человек барона, уверявший, что их совместная работа, хотя и является дополнительным удобством, просто случайное совпадение. Ольга Дмитриевна, как всякий разумный человек, верила в совпадения, но не до такой степени.

– Ну что, Иван, – устало сказала она, откидываясь на спинку сиденья и подавляя желание закурить еще одну сигарету, – домой?

– Домой не получится, Ольга Дмитриевна, – почтительно, но твердо ответил цыган, включая передачу и мягко трогая «газель» с места.

– Как это – не получится? – искренне удивилась Ольга Дмитриевна. Она была лицом, приближенным к самому барону, и не привыкла, чтобы мелкая сошка обсуждала отдаваемые ею распоряжения, пусть даже и высказанные в косвенной форме. – Что значит – не получится?

– Не получится, Ольга Дмитриевна, – с наигранным сочувствием повторил цыган, выводя машину на улицу и давая газ. – Я только что получил вызов…

– Со станции? Они что там, совсем обалдели?

Смена кончилась сорок минут назад.

– Гм, – сказал Иван. – Понимаете, это не со станции… Точнее, со станции, но не с той. Со станции метро «Комсомольская». В общем, со мной связался барон и велел забрать Баклана.

– На здоровье, – сказала Ольга Дмитриевна. – Останови-ка здесь, я доберусь домой на троллейбусе.

– Понимаете, Ольга Дмитриевна, – продолжал цыган так, словно не слышал ее последней реплики, – Баклан как-то странно реагирует на ваш препарат.