– Такого низкого уровня умственных способностей я еще никогда не встречал; наши «обезьяны» перед ними ученые. Притом они почти бессловесны, так как нельзя назвать наречием несколько произносимых ими гортанных звуков, – добавил Абрасак.

– Боже мой! Для чего провел ты несколько месяцев среди этих скотов, и на что они нам нужны? Удивляюсь, что они не убили вас троих, – изумился д'Игомер.

Абрасак захохотал.

– Они намеревались, было, это проделать, да я парализовал их электрическими ударами, и это они, наконец поняли. А пользу от них ты сам увидишь, будь уверен. Они снесут стены божественного города, как картонные.

Д'Игомер покачал головой.

– Но как заставишь ты их понять, что они должны следовать за тобой, идти на приступ, разрушить стену и многое другое, если они до такой степени тупы?

– Существует сила, которая укрощает их и привлекает, как огонь насекомых; сила эта – музыка. Хоть на край света пойдут они за моей арфой. Короче говоря, они будут делать все, что я прикажу, как змеи повинуются своему укротителю и безобидны в его руках.

Последовавший затем доклад д'Игомера о положении города весьма взволновал Абрасака. Сердце его сжалось от бешенства и горечи при мысли, что Уржани водворила мир и единение между подругами и их похитителями, а к его любви не нашлось ни жалости, ни извинения.

Происшедшее затем свидание с Уржани было очень бурным. Он укорял ее не только в суровости к нему, но и в том, что она способствовала счастью его друзей, чтобы только выставить еще более унизительным пренебрежение к нему.

– Счастье? О! До счастья далеко, – с грустью произнесла Уржани. – Подруги мои – жертвы произвола и жестокого, гнусного предательства. В божественном городе они не оставили по себе неразрывной связи, а потому я постаралась внушить им покорность тяжкой доле и доброе желание облагораживающе воздействовать на людей, с которыми пришлось сблизиться. Задача эта благородная, но трудная, конечно, видеть же в ней счастье… странно, чтобы не сказать смешно.

– Почему же ты не желаешь взять на себя не менее почетную миссию облагородить меня? Могу уверить, что в этом случае тебе легче будет со мной, нежели, например, хотя бы с Рандольфом.

– Я замужем и люблю Нарайяну, а твоя наглость – завладеть именно женой своего благодетеля – делает тебя вдвойне отвратительным. Кроме того, слишком велико разделяющее нас расстояние очищения и посвящения, – кротко ответила Уржани.

Абрасак мрачным взглядом пристально посмотрел на нее.

– Значит, мне остаётся одно – принудить магов выдать все злобно скрытые от меня тайны, которые поставили бы меня на один уровень с тобой. Я хочу властвовать над миром, куда они привели меня: быть богом и повелителем для низших народов, которые просвещу, и как единственную награду за войну и мои старания хочу твою любовь. До сегодня всегда было так: я получал то, чего желал.

Уржани не ответила ничего, и Абрасак вышел мрачный, как грозовая туча.

Он все еще не считал себя окончательно побежденным, хотя все дальнейшие его попытки овладеть молодой женщиной хитростью или насилием оставались по-прежнему тщетными. Уржани была окружена словно какой-то невидимой стеной, и ему пришлось, затаив злобу в душе, отказаться от бесплодных нападений.

Кипя враждой, он снова деятельно взялся за приготовление к войне; но в особенно мрачные минуты он стал посещать Авани, и ее спокойный взгляд, неизменно дружеский прием, гармоничный и глубокий голос благотворно и успокоительно действовали на него.

Однажды он предложил Авани прийти с арфой и играть в то время, когда она восседала на троне как благодатное божество.