– Геннадий Афанасьевич, какие у вас на ближайший месяц в отношении творческой работы планы?
– Я бы хотел заняться одним из сложных проектов, который, кстати, и по мнению Равца, должен был принести еще и деньги. Я хотел на базе театра открыть специализированный театральный курс для обучения иностранцев сценическому искусству. Есть готовые сметы этого проекта...
– Это все тема другого разговора. Я еще раз повторю, – продолжил Брызгунов. – Я не намерен расставаться с людьми, проверенными за многие годы работы, просто так, если на то не будет веских причин. Я подчеркиваю, что заинтересован в том, чтобы оставить все, как есть. Но для этого от вас потребуется предельная концентрация сил. Один только промах может стать для театра и для министерства роковым! Вы не думайте, Геннадий Афанасьевич, что я только с вами говорю на эту тему. Теперь подобный разговор состоится с каждым руководителем, потому что министерству никто больше не простит никаких, даже самых мелких, ошибок!
Министр встал и прошелся по кабинету за спиной у Реджаковского, а затем, поравнявшись с художественным руководителем, остановился в полуметре от его стула.
– Олег Павлович, жизнь не стоит на месте, и нам с вами все равно придется решать насущные проблемы. Пока представитель театра здесь, в министерстве, давайте обсудим возможные варианты, так сказать, на пост директора театра.
– Вы, Аркадий Михайлович, хотите, чтобы Геннадий Афанасьевич тоже принял участие в обсуждении? – переспросил Меньшинский.
– Конечно, Геннадий Афанасьевич может сказать свое слово по поводу назначения директора.
– Я бы предложил Виктора Максимовича Михайлова. Очень перспективный руководитель. Давно занимает пост заместителя Равца. Театр знает, как никто лучше.
– А вы что скажете, Геннадий Афанасьевич? – Брызгунов вернулся за свой стол и сел в кресло, свободно откинувшись на спинку.
– Ну, в общем... Виктор Максимович действительно человек опытный, по-моему, грамотный... Я бы не стал возражать.
– Какие у вас с ним отношения? – уточнил министр.
– Деловые. Мы нормально общаемся. Думаю, могли бы найти общий язык.
– Хорошо. Геннадий Афанасьевич, я еще раз прошу вас отнестись с вниманием к моим словам и принять все, о чем мы здесь сегодня говорили, на заметку. Сейчас можете быть свободны, а мы с Олегом Павловичем еще обсудим кое-какие дела.
Реджаковский с облегчением вздохнул, поднялся со стула и, попрощавшись, вышел из кабинета.
– Лада, налейте-ка нам по чашечке кофе, – Брызгунов набрал номер внутренней связи своей секретарши сразу, как только художественный руководитель покинул кабинет. – Вы же не откажетесь от чашечки, Олег Павлович? И сядьте поближе.
– Спасибо, с удовольствием, – ответил Меньшинский и пересел на стул, который стоял вплотную к столу министра.
– Ну, что вы думаете по поводу сложившейся ситуации? – напрямик спросил своего зама Брызгунов.
– Да уж! Равец, что ни говори, был человек опытный. Но я честно скажу вам, Аркадий Михайлович, мне кажется, Михайлов – перспективный кадр. У него должно получиться. Справится, я думаю.
Брызгунов открыто улыбнулся.
Глава 3
– Как тебе сказать, Лева? – Мария театрально развела руки в стороны и тут же вновь сложила их на манер примерной первоклассницы. – Я – актриса. Понимаешь, что это значит?
– Не совсем, – признался Гуров. – Поясни.
Он видел, что супруга чувствует себя крайне неловко, сидя с ним за одним обеденным столом лицом к лицу. И догадывался почему. В подобной ипостаси Мария Строева наблюдала своего мужа впервые. Любящий, внимательный и обходительный, он никогда не делился с ней своими проблемами на работе. |