— Как вы сказали? — переспросил Александр.

— Что? — не поняла Анна Григорьевна.

— Ну, о жене… Не так плохо отношусь, да?

— А что, не так что-нибудь? — забеспокоилась Анна Григорьевна.

— Нет-нет, все так, продолжайте, пожалуйста.

Анна Григорьевна внимательно посмотрела на него и тихо сказала:

— Сейчас вы только о Лиле думаете, ждете ее ответа, — потому так все и кажется вам. А как получите письмо — все по-другому будет.

— Это вы верно сказали, что я только о Лиле думаю… А вы думаете, напишет она мне?

— Напишет, — уверенно проговорила Анна Григорьевна.

— А ведь не напишет, — медленно сказал Александр, только сейчас поняв, что Лиля действительно не напишет. — Может быть, и хорошо, что не напишет, — совсем уж странные слова сказал он. — Мне даже кажется, что она знает, о чем я все эти дни думаю, и знает, что всего-то я еще не додумал, не понял, — потому и не напишет. Мне кажется, она все обо мне знает…

Анна Григорьевна с тревогой посмотрела на него, — видно, такое уж лицо было у него, — и Александр улыбнулся ей, закурил:

— Да вы не волнуйтесь за меня, Анна Григорьевна… Давно я так откровенно не говорил ни с кем. Да, пожалуй, и с самим собой таким откровенным не был. Ведь очень легко уйти от откровенности, и не перед другими, об этом я уж не говорю, с другими-то я почти никогда откровенным не был, вот только с Лилей… А то до сих пор всегда так бывало, что как только начнешь думать о чем-то важном, и если есть в этом важном что-нибудь тяжелое или просто неприятное — тут же другие мысли, легонькие, на выручку приходят… А чаще всего сядешь за работу — она-то от всего спасает и всегда под рукой… А что не додумал — так бог с ним, само как-нибудь решится. И решается, конечно, — потому что все на свете как-нибудь да решается. Знаете, в математике есть такие задачи, которые вообще не решаются, но если это удается доказать — это тоже считается решением, и иногда такое-то решение и бывает самым важным. У меня самого такая задача была. Года три ее пытались решить, и так и этак пробовали — ничего не получалось, а я взял да и доказал, что ничего получиться и не должно было. Не потому, конечно, что я такой уж умный, а просто первый догадался, что решения может и не быть.

Александр невесело усмехнулся.

— И представьте, вскоре после той удачи мне пришлось уйти оттуда — очень уж трудно стало работать. И вовсе не из-за какой-то зависти такое отношение ко мне было, я ведь знаю… Да, но я отвлекся. Я ведь о том говорил, как легко быть неоткровенным с собой. Или это только у меня так?

Он помолчал, склонив голову к левому плечу, словно прислушивался в себе к чему-то. Молчала и Анна Григорьевна.

— Вы не устали? — спросил Александр.

— Нет… Вы поешьте, Саша.

— Спасибо, я не хочу… Тогда еще немного посидим, хорошо?

— Конечно. Я только вязанье возьму, — Анна Григорьевна виновато посмотрела на него. — Не привыкла сидеть без дела, руки начинают мешать.

— Конечно, конечно…

Анна Григорьевна взяла вязанье, надела очки с переломленными, слабо связанными нитками дужками и неторопливо задвигала спицами, ярко мелькавшими в ее маленьких сухих руках. Александр, глядя на спицы, сказал:

— Я вам очки из Москвы пришлю. Скажите, какой у вас номер.

Анна Григорьевна улыбнулась.

— Не нужно, у меня есть новые.