| Под соответствующими кликухами прятались и холодные креветки с соусом «гаукамоле», и горячие тигровые креветки. Напротив первых блюд значились «баланда», «помиловка», «предъява» и даже «беспредел». Обычный стейк был «шестеркой», пельмени назывались «лепилы», котлета по-киевски отыскивалась среди прочих блюд по названию «кум». Свиная ножка «айсбан» звалась «свояком», филе оленя с жареными лисичками - «смотрящим». Зато перепела на вертеле, фаршированные белыми грибами, именовались «вертухайчики». А молочный поросенок на огромном подносе, бывший эксклюзивным блюдом ресторана, назывался "свободная шконка По вечерам в ресторане тусовалась золотая молодежь и назначали деловые свидания чиновники городской администрации, если им хотелось пустить пыль в глаза чиновникам приезжим. Местный колорит в сочетании с картой виски, где представлены были более двух десятков наименований, в том числе сорта 12- и 15-летней выдержки, валил наповал. И дела решались незамедлительно. Тот же Кислый некогда посоветовал хозяину обновить интерьер, и кабатчик, чтобы потрафить важным и постоянным клиентам, совет этот принял к сведению. Теперь дорогих гостей, переступивших порог заведения, встречала привычная атмосфера. Прямо напротив входа висел кумачовый плакат: "На свободу с чистой совестью", и справа от него - стенд со сменным меню, словно в живопырке. А на нем - таблички для разных норм довольствия. Меню менялось каждый день, и, что самое замечательное, означенные блюда действительно можно было заказать. Достаточно было назвать норму. По первой - на обед заказавший отведал бы «щи с/м» и «кашу пшенную», зато, допустим, по норме 76 можно было рассчитывать на «борщ с/м», «пюре-пшено с горохом», «гуляш» и «компот». И это ели. Маменькины сынки, не видавшие ни СИЗО, ни зоны, но корчившие из себя бывалых уркаганов на потеху регулярно восседающей тут братвы, обожравшиеся настолько, что устрицы в рот не лезли, приходили и заказывали отварную рыбу с пшенной кашей втрое дороже тех же устриц. И на длинный стол, на котором стояла лишь солонка с пометкой «эрзац-песок», шнырь-официант в полосатой робе приносил алюминиевую посуду и большую дымящуюся кастрюлю. Порции из нее следовало раскладывать самим. Тут же возникал метрдотель в фуражке и капитанских погонах. Выставив предплечье с повязкой «Дежурный», он демонстративно снимал пробу, черпая прямо из кастрюли, роняя кашу на стол и громко чавкая, и давал добро на прием пищи. У столов, стоявших по бокам зала, вдоль стен выстроились двухэтажные нары. И нередко шумные компании забрасывали наверх того, кто уже отыскивал носом тарелку с салатом, чтобы клиент дозревал уже там. Освещался общий зал бра, похожими на фонарики, светящие по периметру зоны. Между ними - почти под потолком - была в несколько рядов натянута колючая проволока. А в углу подвешены два мощных прожектора, приводимых в движение небольшими электромоторчиками. Время от времени они вспыхивали, и яркие лучи, скрещиваясь и разбегаясь, шныряли по залу, вызывая восхищение посетителей ресторана. Туалетов было три: стандартные «эм», «жо», - и «параша», куда вечно выстраивалась очередь… По выходным в ресторане звучала живая музыка. Один вечер отдавался визгливой рок-группе «Пилорама», перепевавшей хиты лагерных самодеятельных ансамблей и шедевры известного на всю страну поэта-песенника из бывших сидельцев Тимофея Манича: В натуре, в натуре К любой козырной шкуре Приду и лягу на кровать - Век воли не видать… А второй выходной отдавался на откуп исполнителю душещипательного шансона. Под «Владимирский централ» одинаково рыдали и мажористые юнцы, и бывалые урки, приобретшие в скитаниях по лагерям и тюрьмам некоторую долю сентиментальности. В общем, ресторан был самым модным заведением города, и народ сюда попросту ломился. |
