— Она пишет тоже! — воскликнул Пирсов. — Вот как!

— Да, — сказал м-р Уаткинс, но, чувствуя, что разговор становится опасным, поспешил прибавить:

— Я приехал собственно для того, чтобы нарисовать Гаммерпонд-Парк при лучшем освещении.

— В самом деле? — воскликнул Пирсон. — Что же, это новый мотив.

— Да, подтвердил м-р Уаткинс, я сам так полагаю. И хочу приступить к делу завтра же ночью.

— Как! Вы хотите рисовать на открытом воздухе ночью?

— Именно…

— Да как же вы будете видеть свое полотно?

— Очень нужно… — начал было м-р Уаткинс, но спохватился вовремя и крикнул приказчице: — Прошу еще кружку пива!.. — Потом продолжал, обратясь к Пирсону: — Мне вышлют такую штуку, которая называется потайной фонарь.

— Но теперь новолуние, — возразил Пирсон. — Луны вовсе не будет.

— Но дом-то все же будет? — возразил м-р Уаткинс, в свою очередь. — Разве нельзя нарисовать дом сперва, а луну потом?

— О! — мог только промолвить Пирсон, находя уже невозможным продолжать разговор.

— Говорят, — произнес старый трактирщик, почтительно молчавший в продолжение этой технической беседы, — что из Газельворта прислано сюда не менее трех полисменов, и они сторожат по ночам в доме лорда Авелинга… все из-за бриллиантов милэди. Играют они в домино с лакеями от скуки.

При закате солнца на другой день, м-р Уаткинс, забрав свой мольберт, полотно и довольно объемистый ящик с разными другими принадлежностями, пошел по живописной тропинке, которая вела, через рощу, к Гаммерпонд-Парку, и занял выгодную стратегическую позицию против дома. Его увидал тут м-р Рафаэль Сант, возвращавшийся через парк от меловых копей, виды которых годились ему для его эскизов.

Рассказы Пирсона о новоприбывшем оригинальном художнике затрогивали его любопытство, и он свернул немного с своей прямой дороги, чтобы потолковать с м-ром Смитом о новооткрытом искусстве писать картины ночью.

М-р Уаткинс-Смит не замечал, повидимому, приближения живописца. Он только что оторвался от приятельской беседы с гаммерпондским дворецким, в числе обязанностей которого была и прогулка с тремя господскими собаками, после его службы у обеденного стола. По его удалении с этими породистыми псами, м-р Уаткинс занялся снова усердным растиранием красок на своей палитре. Сант, подойдя ближе, был поражен яркостью того зеленого цвета, который представился его глазам. Будучи строгим, крайне чувствительным колористом, он даже свистнул от изумления. М-р Уаткинс оборотился к нему сердито, но Сайт не мог удержаться, чтобы не сказать:

— Скажите на милость, что вы намерены делать с этой противною зеленью?

М-р Уаткинс догадался, что эта ослепительная яркость, которая могла восхищать дворецкого, была, может быть, промахом в технике искусства. Он посмотрел нерешительно на Санта; тот продолжил:

— Простите мою грубость, но, право, эта зелень — что-то ошеломляющее. Она просто режет глаза. Куда вы ее употребите?

М-р Уаткинс собирался с мыслями. Выйти из затруднительного положения можно было только смелым натиском на врага.

— Если вы пришли сюда затем, чтобы мешать мне работать, — сказал он, — то я выкрашу этой зеленью вашу физиономию.

Сант отошел прочь, потому что был человек мирный, притом склонный смотреть на все с юмористической стороны. Встретив по дороге Пирсона и Уайнрайта, он сказал им: «Этот Смит или гений, или опасный сумасшедший. Подите и посмотрите на его зеленую краску…» Он пошел далее, представляя себе с улыбкою то, что произойдет у мольберта, при весьма вероятном большом расточении зеленой краски…

Но его ожидания не оправдались.