– Это я знаю. Меня интересует другое – убила ли она его? Способна ли была женщина, которую ты знал, которую ты любил, совершить убийство?
Филипп заколебался, чувствуя, как пальцы его дочери все сильнее сжимают ему кисть.
– Не знаю, – ответил он наконец. – Как бы мне самому хотелось знать ответ!
Если Келси и чувствовала себя несколько растерянной, то это, несомненно, объяснялось усталостью. За прошедшие несколько часов она слишком вымоталась, истратила слишком много душевных и физических сил, и теперь ей страшно было даже подумать о том, чтобы вернуться в «Три ивы» и, встретившись с Наоми, рассказывать ей правдоподобные истории о том, как она провела свое свободное время.
И вместо того чтобы вернуться домой, она свернула к ферме Гейба. Если его нет дома, утешала себя Келси, она поедет прямо домой и, сославшись на головную боль, уединится в своей комнате.
Еще одна ложь во спасение? – мрачно спросила она себя. Если так и дальше пойдет, то она, пожалуй, привыкнет к этому настолько, что подобный способ решать все проблемы будет казаться ей абсолютно нормальным.
Выйдя из машины, она подошла к дверям усадьбы, но, вместо того чтобы постучать, тяжело опустилась на ступеньки крыльца, любуясь цветами, которые этим теплым весенним вечером пахли особенно сильно.
До захода солнца осталось часа два, размышляла она, прислушиваясь к жалобам козодоя. Такие же трели раздавались под окном ее спальни в доме Наоми, и вот теперь она услышала их здесь, в саду Гейба. Насколько она успела заметить, козодой запевал незадолго до наступления сумерек и долго потом оглашал темный вечер своими протяжными, тоскующими трелями.
Цветы благоухали во всю мочь. Келси даже удивилась, что их так много. Яркие примулы, лилово-желтые анютины глазки, шпалеры, обвитые плетьми сладкого горошка, крупные садовые ландыши и кусты сирени вдоль дорожек – все это благоухало на разные лады и пестрело свежими красками, от которых начинало понемногу рябить в глазах.
Какое тихое, спокойное место для человека, обладающего такой кипучей жизненной энергией и живущего такими бурными страстями, подумала Келси невольно.
Потом она услышала, как за ее спиной отворилась дверь и раздались шаги. Его шаги. Гейб сел рядом с ней, обнял за плечи, и Келси прильнула к нему естественным и неторопливым движением.
– Я увидел твою машину.
– Кто сажал эти цветы?
– Я… Это моя земля.
– Мой отец тоже делает это сам. В моем доме в Джорджтауне был прелестный маленький садик, за которым я ухаживала. Я даже прослушала курс по цветоводству и ландшафтной архитектуре, так что в конце концов этот жалкий клочок земли на заднем дворе превратился в образцово-показательный сад, разбитый по всем правилам, однако он не был и вполовину таким уютным и милым, как сад, который развел у себя мой отец.
Именно тогда я поняла, что существуют такие вещи, о которых нельзя узнать из книг.
– Я сажал то, что мне больше нравилось.
– Я бы поступила точно так же, если бы мне представилась возможность начать все сначала.
– Я подумывал устроить здесь альпийскую горку. – Гейб жестом указал на склон холма. – Почему бы тебе не помочь мне?
Келси улыбнулась и, обернувшись к нему, прижалась лицом к шее, где кожа была особенно нежной и теплой.
– Ну, я бы стала делать все точно как в книжке, – пробормотала она.
– И мы бы без конца спорили, – подхватил Гейб. – Ты учила бы меня, как это делается по науке, а я бы настаивал на том, как мне больше нравится. И мы вместе совершили бы налет на ближайший питомник… – Он взял ее за подбородок и заставил поднять голову. – Что тебя тревожит, Келси?
Келси поняла, что может рассказать ему все. |