– Не забывайте, что именно по воле вашего фюрера мы сюда и попали. – Он с удовольствием отметил, что Остер пропустил слово «вашего».

– Но зачем, господин капитан? Какова наша цель? Ворманн повторил заученный текст:

– Командование сухопутных войск рассматривает перевал Дину как важный рубеж обороны на возможном направлении удара из русских степей в сторону нефтяного комплекса в Плоешти. Если отношения между рейхом и Россией ухудшатся, то русские могут внезапно атаковать эти заводы. А без производимого там горючего мобильность вермахта будет значительно снижена.

Остер слушал очень внимательно, хотя слышал все это уже много раз и сам пересказывал примерно то же самое солдатам. Но Ворманн знал, что сержант так и не поверил ему до конца. Однако он не обвинял его. Любой мало‑мальски толковый солдат начал бы на его месте задавать вопросы. А Остер служил в армии уже достаточно долго, чтобы понять, насколько все это странно – отправить закаленного в боях офицера во главе двух взводов без второго офицера в глухое горное место, да еще к союзникам. С этой работой справился бы и самый завалящий лейтенант.

– Но ведь у русских хватает и своей нефти. К тому же у нас с ними подписан договор...

– Ну конечно! Как я про это забыл! Договор... Сейчас ведь никто не нарушает договоров...

– Не хотите же вы сказать, что Сталин способен предать фюрера?

Ворманн еле сдержался, чтобы не ответить ему: «Если, конечно, ваш фюрер не предаст его первым». Но Остер все равно ничего не понял бы. Как и многие его сверстники, он уже с детства привык отождествлять интересы немецкого народа с волей Адольфа Гитлера. И со временем стал просто одержим нацистской идеей. Гитлер буквально околдовал его. Ворманн же был слишком стар для такой безрассудной страсти. В прошлом месяце ему исполнился сорок один год. Он хорошо помнил, как Гитлер пробился из пивных баров в канцлерство, а потом почти в боги. Но он никогда не любил его.

Конечно, следовало признать, что Гитлер объединил нацию и открыл ей путь к потерянному самоуважению. И за это ни один верный немец не станет винить его. Но Ворманн никогда не доверял этому австрийцу, окружившему себя южанами – баварцами. Ни один уроженец Пруссии не стал бы всерьез иметь дело с этими горластыми выскочками. В них всегда было что‑то мерзкое. И то, что Ворманн видел у Познани, наглядно доказывало всю эту мерзость.

– Пусть люди выходят и вытягиваются в цепь, – сказал он, игнорируя последний вопрос Остера. В любом случае, он звучал риторически. – Проверьте настил, выдержит ли он машины, а я осмотрю пока внутренность замка.

Пройдя по мосту, он с удивлением обнаружил, что дерево под ногами вполне еще крепкое. Потом обвел взглядом скалы, образующие стены глубокого рва. До воды на его дне было далеко – футов шестьдесят, не меньше. Лучше сперва разгрузить машины, оставить в них только водителей и пустить по одной.

Огромные деревянные ворота крепости были настежь открыты, как и большинство ставней в окнах башни и стен. Будто перед их приездом замок проветривали. Ворманн прошел через ворота на вымощенный булыжником двор. Здесь было прохладно и тихо. Только сейчас он заметил, что в замке есть задняя секция, врезанная прямо в скалу. С дороги ее не было видно.

Он не спеша осмотрелся. Над головой нависала угрюмая громада уходящей в небо башни, со всех сторон окружали высокие стены. Ворманну показалось, что он находится в объятиях огромного спящего зверя, пробудить которого никто до сих пор не решался.

И тут он увидел кресты. Изнутри стены крепости были сплошь усеяны ими – сотнями, нет, тысячами крестов! Все они были одинакового размера и одной и той же необычной формы: вертикальная планка около десяти дюймов длиной, горизонтальная – восемь дюймов. Но самым странным было то, что горизонтальная перекладина находилась почти на самом верху вертикальной и с каждой стороны имела на концах по отростку, устремленному вверх.