– И что же ты намерен сделать в Тарксии? – спросил Джориан.

– Прежде чем я продолжу, позвольте предупредить, что об этом разговоре никто, кроме нас троих, знать не должен и что на любителей двойной игры управа у меня найдется. Карадур утверждает, будто ты порядочная балаболка.

– Нет, ежели тайна стоит того, чтоб ее хранить. Твою тайну я сохраню.

– Значит, договорились. Ты бывал в храме Горголора?

– Не‑а, только издали видал, как сюда ехал.

– Так вот, в храме установлен жертвенник, за жертвенником высится постамент, а на этом постаменте стоит одно из чудес света.

– Смарагдовая статуя Горголора? Слыхал ли я о ней?

– Да. Статуя представляет собой лягушку, высеченную из единого изумруда – но величиной лягушка со льва или медведя. Это самый большой из всех известных изумрудов; он один дороже всех сокровищ мира вместе взятых. Служители бога без конца превозносят ярчайшее сияние статуи: говорят, если маловер взглянет на нее, то враз ослепнет. Однако я на эту статую смотрел много раз, и ничего моим глазам не сделалось. Когда Горголор нисходит в нашу реальность, он, по утверждению попов, вселяется в эту статую; поэтому молитвы всех верующих – начиная с наместника бога и до последнего нищего – обращены к ней. Теперь скажи, что произойдет, если статуя вдруг исчезнет?

Джориан внимательно оглядел Вальдониуса из‑под густых бровей.

– Надо думать, это вызовет страшный переполох среди духовенства.

– Переполох, мой юный друг, это еще слишком мягко сказано.

– Зачем статуе пропадать?

– Как ты и сам догадываешься, цвет тарксийского общества уже давно разочаровался в принципах теократии. Взять хотя бы меня. Служители бога дозволяют практиковать лишь незначительные аспекты волшебства: ничего нельзя, кроме гадания и симпатической магии. Никакого колдовства и некромантии, пусть даже они приносят пользу и направлены на благие цели. Почему, спрашивается? Да потому, что их богословы, опираясь отнюдь не на научные исследования, а на свои заумные казуистические рассуждения, утверждают: духи, вызванные подобным способом, по определению являются злобными сущностями, противодействующими доброму богу Горголору. Следовательно, общение с этими духами – ужасная ересь, которая по праву карается сожжением на костре. И я, способный – при условии свободы творчества – далеко продвинуть вперед оккультные науки, вынужден заниматься жалкими бирюльками: составлять гороскопы и впадать в транс, чтобы отыскивать клиентам потерянные браслеты.

Причины для недовольства у нас разные, но в одном все сходятся. Путы устарелой богословской системы связывают нас по рукам и ногам. Наше государство остановилось в развитии, тогда как остальные новарские страны достигли огромных успехов в науках и искусстве. Я мог бы привести множество примеров идиотских притеснений литературы и искусств, запретов на свободу слова и тому подобное. Да вот, лишь в прошлом месяце…

– Прощения просим, – вмешался Джориан, которому надоело слушать про тарксийские злоключения. – Я, кажись, понимаю причины твоего недовольства. Вернемся к статуе. Такую огромную штуковину в кармане не унесешь; скажи, что ты задумал?

– В Ларце, который твой благородный соратник так кстати сюда приволок, находится одно уменьшающее заклинание, как нельзя лучше подходящее для моей цели. Оно гораздо удобнее нынешних уменьшающих заклинаний, потому что они оставляют без изменений вес уменьшаемого предмета. Если статуя весит, скажем, десять талантов и мы ее уменьшаем до размеров ладони, оставляя вес без изменений, ее будет так же трудно поднять, как и сейчас.