Ну и что? Разве он должен встречаться с девушкой, которая ему разонравилась? Почему он должен себя к чему-то принуждать во имя несуществующей порядочности? Ведь у него всегда был шикарный выбор, с детства, благодаря яркой внешности.

Нет, он не будет жить и спать (!) с девушкой только из доброты и боязни причинить ей боль расставанием. Не будет, потому что никогда так не делал. За что и прослыл бесстыдным ловеласом, Жиголо и сердцеедом.

Вообще-то он всегда выбирал покладистых и нежадных. Но, как говаривала его прабабка по отцу, в свое время сбежавшая из России, — и на старуху бывает проруха. Это означало, что из любого правила бывают исключения, и не в лучшую сторону. Ну, может быть, у русских это означало что-то другое, но Филипп всегда понимал смысл поговорки именно так.

Все подружки до Алисы, а потом еще одна после — были скромными, смотрели на него с немым обожанием, а подарки или праздники (которые он, кстати, не любил устраивать, считая их пустой тратой денег) воспринимали как манну небесную. А тут — Алиса. Чертова Алиса, у которой словно испортился заводной механизм: он просто перестал выключаться. Нет, в постели это было, кстати, очень даже хорошо: Филипп так ни с кем еще не веселился до полного изнеможения, но вот во всем остальном…

Она терзала его личное время, которое он очень ценил и любил расписывать на неделю вперед, при этом считая себя крайне неорганизованным, потому что надо бы — на месяц. Она терзала его кошелек, что было совершенно невыносимо, потому что к каждому случаю у нее имелся железный повод, и отказать было просто нельзя.

Верхом неприличия стала ее тайная поездка в Милан и полное опустошение одной из его банковских карт, которую эта негодяйка вытащила из его брюк, пока он валялся в полузабытьи, привязанный шелковыми чулками к кровати. А когда она вернулась в Берлин, то сказала, что ей просто необходимо было полностью сменить гардероб, потому что родители выгнали ее из дому, считая падшей девицей.

На его вопрос, почему ее родители предъявили ей столь чудовищное обвинение, она нежно прощебетала, что они — люди пуританских взглядов, а проживание с мужчиной без официального брака считают позором для семьи.

В этом ответе содержалась явная угроза. И угроза эта относилась ни к чему-то там, а к его личной свободе, что было хуже всего. В свои двадцать девять Филипп не помышлял о женитьбе, считая эту церемонию полнейшим бредом, конечно, если ее соотносить с его персоной. Когда он представлял себя с какой-нибудь красоткой скромно склонившими головы у алтаря, то его охватывал такой ужас, словно он увидел призрак.

Алиса сама рубила сук, на котором сидела. Она делала это планомерно, в течение всех четырех месяцев, пока они «встречались», она делала это, когда у Филиппа появилась свеженькая любовница, и вот наконец срубила совсем. Нельзя с ним говорить о свадьбе. Нельзя. Во всей жизни, то есть в романах с женщинами (а вся его жизнь и была один сплошной роман с женщинами), Филиппа интересовали две вещи: первое — как доставить наслаждение и прослыть умелым любовником, и второе — как, прослыв умелым любовником, сохранить свободу и личную неприкосновенность.

Интересно, как это Алиса умудрилась так быстро кому-то себя просватать? Неужели тоже параллельно встречалась с кем-то еще? Вот негодяйка! Жила в его доме, ела и одевалась за его счет (да еще в Милане!), а сама спала с каким-то парнем! А главное — от него, Филиппа, можно не скрывать бедность, а тот парень настолько хорош, что ничего не должен об этом знать! Интересно, что думает по этому поводу ее пуританская семья?

И вообще, когда это ей успели сделать предложение, если они в общем-то официально не расставались? Впрочем, Филипп никогда ни с кем официально не расставался, полагая, что девушки и сами должны понимать, что наступил конец отношениям.