— Так, может, это и был мужчина?

— Мы знаем, что там нет мужчин.

— Но откуда вы знаете, что там есть привидения?

— Знаем, правда, Джен?

— Да, знаем.

— Но с чего вы взяли, что это призрак?

— Он так стоял…

— А как стоят привидения?

— Ну, не знаю. Только не как обычные люди. Он смотрел на Менфрею.

— Как?

— Как привидение.

— Как именно?

— Ну, не знаю. Просто, когда такое видишь, сразу понимаешь, что перед тобой призрак, правда, Джен?

— Да, просто понимаешь — и все.

История разошлась по округе. Говорили, что на острове временами появляется мужчина и, хотя никому не удается ясно его разглядеть, это явно не кто-то из здешних. Никто никогда раньше его не видел.

Услышав эти россказни, Бевил рассмеялся:

— Им просто хочется какого-нибудь скандала. Нужно же о чем-то говорить…

Но я думала о той ночи, когда я пряталась под пыльным чехлом, и ночи бала. Тогда я видела там двух наших гостей. Что, если они нашли дом на острове хорошим местом для свиданий? Возможно, мужчина, который был там в ту ночь, и есть «призрак».

Я немало ломала над этим голову.

Корнуолльцы любят привидения, в этих местах их больше, чем во всей остальной Англии, вместе взятой; они бывают разные — души погибших моряков, людоеды, карлики, ленте, — и уж если корнуолльцам попадается что-то необычное, они этого так не оставят.

По тропинке вдоль обрыва мало кто ходил; после наступления темноты она нередко пустовала, но некоторые люди утверждали, что они правда видели на острове призрака. Варианты были самые разные. Одни говорили, что он похож на людоеда, другие — на маленького человечка в остроконечной шляпе, светящегося в темноте — так, что его ясно можно разглядеть; третьи утверждали, что он намного выше обычного человека, а кто-то — что у него на голове растут рога. Но для большинства это был просто мужчина в зюйдвестке — человек, который «вернулся из моря».

Я частенько сидела у окна, глядя на остров, и вполне понимала, откуда рождались эти фантазии. Блики и тени могут сыграть с человеком шутку, а воображение и вера в сказки услужливо сотворят любой желаемый образ.

Один старик, Джем Томрит, живший в крохотном домишке в Менфрейстоу, особенно заинтересовался этой историей. Ему исполнилось девяносто, и его все уважали за долгожительство, родные гордились им и заявляли, что он обещал им протянуть не меньше чем до ста лет. Он был символом, талисманом. Прежде в городке говорили: «Жить сколько Трекеллеры», ибо Джем Трекеллер прожил до девяноста двух, его брат — до восьмидесяти девяти. Теперь Томриты надеялись, что вместо Трекеллеров скоро станут поминать их.

Из-за этого всего старику не разрешали выходить на улицу в холодную, ветреную погоду; его холили и лелеяли, и, когда он пропал, плач стоял на всю округу.

Его нашли на утесе, неподалеку от Менфреи. Он заявил, что ходил «смотреть привидение».

Томриты страшно злились на Джен и Мейбл, которые болтали о привидениях на острове, потому что теперь старик все время норовил отправиться глазеть на остров. После этой истории он начал заговариваться, а когда еще раз попытался ночью слезть с кровати, упал и ушибся. Томриты призвали доктора Симса, который заявил, что старик легко отделался, потому что запросто мог переломать кости, что в его возрасте весьма опасно. А если он одержим идеей разобраться с этим самым островом, то родные его должны помнить, что он — старик, а у стариков бывает нечто подобное — это называется старческим слабоумием.

— Старческое слабоумие! — ругались Томриты.