— Быстрее, — прошептала она. — Бернар… Бернар…

Ее губы приоткрылись, и я склонился над ней: глухой крик радости вырвался у нас обоих. Ее руки искали мои и направляли их к груди, к бедрам… Нас словно подхватил и закружил какой-то вихрь… Однако мы не переставали прислушиваться к доносившемуся с кухни звону серебра.

Казалось, мы можем целоваться еще и еще… до полного изнеможения. Но вот шаги Элен начали приближаться, оставалось десять метров… девять… восемь… семь…

Аньес уже сметала крошки, а я докуривал сигарету.

— Кстати, — войдя, сказала Элен, — вам, Бернар, следовало бы написать в Сен-Флу и запросить копию свидетельства о рождении.

— Да, конечно.

Она абсолютно ничего не заметила. После обеда мы распрощались, обменявшись улыбками и рукопожатиями. В совершенно неподходящем настроении я пошел писать письмо в мэрию.

Вопреки привычке остаток дня я провел на улице. Стоял холодный серый день. Не находя покоя, я бродил по улицам. Меня не покидала мысль, что я вел себя как безумец и стою теперь на краю пропасти. Если Элен узнает… Напрасно я призывал себя оценить ситуацию хладнокровно. Я отчетливо сознавал, что привел в движение силы, способные смести на своем пути всех нас. Еще раз здраво взглянув на вещи, я уже видел вполне вероятную перспективу быть изгнанным из этого дома. Мною овладело такое чувство, будто я живу под грозовым облаком и в любой момент меня может поразить молния. Эх, Бернар, старина! Как бы ты поступил на моем месте? Ведь повсюду, где ты появлялся, всегда воцарялась спокойная и здоровая атмосфера. Но стоило мне только присвоить твое имя, как… Меня охватил приступ ярости: это все Бернар! Это он толкнул меня в ловушку! А вскоре я к тому же и официально стану Бернаром Прадалье! Возненавидев Бернара, я начал его опасаться, как будто тело, обратившееся в тлен и прах, могло возыметь надо мной — живым — какую-то власть.

Город погрузился во мрак наступающей ночи. Колокола звенели точно так же, как и в тот раз, когда я услышал их впервые. Усилием воли я заставил себя вернуться и пошел, все убыстряя шаг. Мне требовалась очередная порция «наркотика»: приближалось время ужина, который должен был собрать нас вместе. Подходя к дому, я уже не шел, а почти бежал.

Сестры поджидали меня за накрытым столом: Аньес сидела по левую руку от Элен. Обе улыбались, я, в свою очередь, тоже улыбнулся.

— У вас такой утомленный вид, — сказала Элен.

— Я долго гулял сегодня.

Мы походили на троих мило беседующих друзей. Приглушенный свет оставлял наши глаза в тени, да это и к лучшему. Мне пришло в голову, что мы втроем связаны узами столь же крепкими, как кровные, хотя каждый ничего не знал о двух других. Эта коварная игра затрагивала какие-то темные, неведомые мне ранее закоулки моей души.

— А вы читали что-нибудь в лагере? — спросила Элен.

— Да, у нас была довольно приличная библиотека… Я даже припоминаю, что…

Но я вовремя спохватился:

— Лично я, за недостатком времени, особой тяги к чтению никогда не испытывал. Но некоторые из моих приятелей читали запоем — с утра до ночи.

— Как, например, Жервэ Ларош, да? — спросила Аньес.

— Э-э… да… Жервэ очень много читал. Благодаря ему я узнал уйму полезных и интересных вещей.

— Слушая вас, я пытаюсь представить его себе, — продолжала Аньес. — Довольно крепко сложенный… жгучий брюнет…

— А почему это вдруг жгучий брюнет? — прервала ее Элен.

— Не знаю… Я вижу его именно таким… Мясистый нос, родинка… или даже нет, скорее… две родинки… возле уха… левого уха.