Я терпеть не мог кокетства и потому не стал настаивать. Теперь мне не терпелось увидеть Аньес. Я подстерегал ее целый день, но мне так и не удалось остаться с ней наедине. Она приходила в столовую последней и первой вставала из-за стола, а остальное время проводила, закрывшись в своей комнате. Казалось, я больше для нее не существую. Мои беспокойство и озлобление росли час от часу. И в конце концов я не выдержал: пошел и постучался к ней. Она открыла дверь, выражение лица ее было мрачным, во взгляде сквозило беспокойство.

— В чем дело?

— Аньес, пустите меня на минутку. Только на одну минутку…

— Это вас Элен подослала?

— Да нет же.

— Ну тогда заходите быстрее.

Я вошел, еще не зная, что буду делать дальше. Как только дверь за мной захлопнулась, я заключил Аньес в свои объятия. Клянусь, я даже не мечтал о том, что произошло затем. Я почувствовал себя словно больной под наркозом: все видел, все слышал, но как бы находился в другом мире. Желание обожгло меня, как раскаленное железо. Крик готов был уже сорваться с моих губ, но ледяная ладонь Аньес закрыла мне рот. Я задыхался, я изнемогал. Сердце глухо билось у меня в горле. И в лабиринте моих переживаний маячила одна мысль: «Она все обо мне знает… Она меня видит насквозь. Она знает… Все знает…» Я посмотрел на Аньес: ее глаза блестели, как раскаленные звезды.

— Бернар, — прошептала она. — Ты пришел… Если бы я знала…

— Ты жалеешь об этом?

— Замолчи!

Ее руки гладили мой лоб, мои щеки, она завладела мною. Я не шевелился, подчинившись ее ласке, легкому поглаживанию, — она словно считывала пальцами мои самые потаенные мысли.

— Ты слышишь? — спросила Аньес. — Она играет.

— Да… Это Фор.

— Какой ты образованный.

Она повернула голову, чтобы рассмотреть меня получше, и закрыла мне глаза, прикоснувшись к ним губами. Ее дыхание было влажным, пресно-сладким, и меня бросало в жар и трепет, когда она изливала на меня все тепло жизни. Но я так и не смог понять, что же она чувствовала в эти мгновения на самом деле. Я ни о чем себя не спрашивал, погружаясь в сладостное оцепенение. Не к Элен, а именно к этой женщине я шел тогда на ощупь через ночной город. Сам того не зная, я пошел с Бернаром ради нее.

— Она говорила тебе обо мне, правда?.. Она сказала тебе, что я почти ненормальная, что пыталась покончить жизнь самоубийством, да?.. Она сказала тебе, что я говорю людям бог знает что и мне нравится смотреть на их страдания, да? Я знаю, что она думает… Она жутко ревнива и хотела бы всегда помыкать мною. Ну а ты? Что же ты ей ответил?.. Или нет, лучше не говори, лучше мне этого не знать… Мне было бы больно услышать правду.

— Послушай, Аньес, — пробормотал я. — Неужели ты не догадываешься, что я ответил?

— Нет… Я пока еще не столь искусна…

Я приподнялся на локте.

— Тсс, — прошептала Аньес. — Она здесь, стоит под дверью.

И опять тишина, которая сводила меня с ума. Аньес шептала, едва шевеля губами:

— Она сейчас проходит через гостиную… вот она уже у дверей… наклоняется… слушает. Она все это делает бесшумно, но я-то ее чувствую, я уже привыкла к этому… А сейчас она ненавидит меня еще больше, потому что знает, что ты здесь, со мной.

Я зачарованно слушал ее. Ломала ли она передо мной комедию или действительно чувствовала, что происходит за дверью? Обладала ли она таинственным даром, сродни инстинкту животного или насекомого, идущим вразрез с человеческим разумом?

— Ты слышишь ее?.