Наталья Нечаева. Замри и прыгни
Сегодня Сегодня — время «Ч». Или время «Ч» — это что-то иное? Странно, она много лет пользуется этой фразой, миллион раз слышала ее от других, а смысла толком не знает. Зловещая фраза. И — обнадеживающая. Бросок? Рывок? Наступление? Расплата? А! Какая разница? Сегодня все случится, а завтра он умрет. Богатство, успех, внимание, красивая жизнь… Все это кажется вечным, пока есть. А когда нет? Хотела бы она поглядеть на него в этот самый момент? Пожалуй. Лицо, такое холеное, покрытое модным загаром, тоскливо посереет, руки затрясутся, так, что коньяк в пузатом бокале выплеснется на стол. Ведь когда он все узнает, будет уже вечер. И, соответственно, коньяк… Интересно, а потом бокал выскользнет из его рук? Наверно. Разобьется? Или он от злости сожмет его так, что тонкое стекло хрустнет и вопьется в ладонь? И кровь потечет сквозь пальцы. Прямо на отутюженные серые брюки. Картинка расплывающейся на светлой ткани густой темной крови была настолько осязаемой и реальной, что женщина ощутила влажность ее сладковатого терпкого запаха и натужно сглотнула, подавляя тошноту. И тут же почувствовала, что ее затрясло. В теплой постели, под пуховым одеялом. Тело просто подпрыгивало на широкой кровати. И ноги вдруг деревянно заледенели. Чего это я? С какого такого перепуга? Шесть утра. Еще спать и спать… Все будет хорошо. Все будет так, как задумано. И теперь уже никто не сможет помешать. Никто. И ничто. Она свернулась калачиком, обхватила горяченными ладонями промерзшие до ощутимых судорог ступни. Помассировала пальцы, пытаясь возвратить им тепло и чувствительность. Левый мизинец задергался и больно заныл, тут же передал нестерпимую ломоту остальным пальцам, зацепил за какую-то жилку вялую икру и неожиданно сильно натянул, скрутив мгновенной и жестокой судорогой. Правая нога, пребывавшая в относительном покое, тут же отозвалась на боль левой таким же стремительным и болезненным спазмом. Женщина охнула и, едва ступая на скрюченные ступни, поковыляла в ванную. Присела на краешек ванной, спустила ноги. Включила горячую воду, дождалась, пока спрячется в клубах пара острая боль, пока сменится она сильным, но уже вполне терпимым подергиванием и покалыванием, растерла конечности жестким полотенцем и вернулась в постель. Натянув на голову одеяло и создав под ним уютное подобие теплой, закрытой со всех сторон норки, попыталась расслабиться и уснуть. Или хотя бы задремать. В пуховой темноте было тихо и покойно, но сон не шел. Я боюсь? Чего? Сделать последний шаг? А может… Мне его просто жалко? Жалко? Жалко. Но такое не прощают… Наоборот. «Спи!» — снова приказала она себе, уже ясно и обреченно понимая, что, конечно, не уснет. За последние полгода она вообще спала очень мало. Если и удавалось забыться на пару-тройку часов, то хорошо. А в основном — рваные болезненные видения, непонятные злые кошмары, из которых она выныривала обессиленной и испуганной. Или странная судорожная полудрема, когда толком не сообразить, где ты, что ты, жива ли ты или тебя уже и вовсе нет в этом беспощадном и безжалостном мире. И у Ритули, она знала, ночи проходили точно так же. Правда, к снотворному с того самого дня они дали себе слово не прикасаться. С того самого дня.
* * * Чем он отличался от всех прочих, тот день? Ничем. Была вторая сигарета из трех, отведенных на сутки. И соответственно, середина работы. Часа три. Время послеобеденного кофе. Хотя обеда снова не случилось. Когда все перекусывали, к ней явился приятель, просто по пути, хлебнуть чайку и перемолвиться парой-другой городских сплетен. А в это время кто-то особенно голодный употребил и ее порцию, решив, видно, что, раз начальница не обедает вовремя, значит, не хочет. Обижаться не на что. Она сама завела такой порядок. |
