Вот, блин, двигатель прогресса! А таким стареньким и сочувствующим казался! Может, все же задвинуть ему по кастрюле? Чтоб звон в ушах послушал и от нас отстал! А что? У меня День спонтанного проявления доброты! Проявлю и не замечу, а другие пусть радуются!
Бог вкрадчиво мурлыкнул:
— А не передумаешь? Я все-таки бог войны, знаешь ли…
— Не имею такой привычки! — не утерпела. — Вашу личность знаю с чужих слов, а документы вы мне не предъявляли.
— «Усы, лапы, хвост — вот мои документы!»[1] — дурашливо пропел Рицесиус и поставил меня, мягко говоря, в тупик.
— Самое интересное заключается в хвосте… — злобно пробурчала я. И тут же пошла на попятный: — Нет-нет! Показывать не нужно! Верю на слово!
— Так не передумаешь? — повторил бог, прерывая мои натужные размышления, куда можно в этом обмундировании запихать хвост, или если это «хвост», то как он там поместился…
— С чего бы? — подняв бровь, спросила я. И подтвердила: — Не передумаю. Могу поспорить, Кондрад пойдет на все, чтобы отвечать самому. Не процокает и пяти минут, как этот ненормальный вызовется в покойники, лишь бы взять ответственность на себя.
Бог картинно достал секундомер и молча следил за бегом стрелок. Вскоре щелкнул, останавливая отсчет:
— Две с половиной! Ты его недооценила, — щелкнул пальцами, рисуясь, и я услышала…
В коридорах стоял рев Кондрада:
— Рицесиус!!!
— А он недооценил меня! И ты тоже! — отрезала. — Ну так я была права?
— Права! — вздохнула одна давно знакомая и хорошо маскирующаяся коварная личность.
Рицесиус сложил руки у рта лодочкой и прокричал:
— Она согласна, ты свободен! — спиралеобразным движением пальца проделав что-то такое, отчего мы увидели, как бледного Кондрада утащило вниз, во дворец.
Ну, маг-кудесник… чтоб тебя три раза и один налево…
Следом мы с… Рицесиусом вознеслись в… нет, не в райские кущи. На какую-то изрядно облысевшую и довольно высокую гору.
Причем на верхушке этой Лысой горы кто-то особо одаренный в архитектуре среди облаков построил пантеон. Странный такой. Абсолютно без стен. Одни колонны. При взгляде на которые возникало чувство тоски и желание немедленно в них заблудиться и проникновенно поаукать. Или погыгыкать? Может, поорать? А-а-а! Нет! Точно, попеть какие-нибудь хвалебные псалмы! Долго, надрывно и гнусаво. Прямо сейчас и начну!
Бог почувствовал в моем предгрозовом молчании что-то неладное, сделал выводы и быстро спросил по всей форме:
— Соглашаешься ли ты, Илона, принять на себя клятву мужа своего Кондрада и выполнить мое желание?
— Как будто мне дали выбор! — Я уже злилась не по-детски и отчаянно трусила. — Я тут как Иван-царевич. Направо рванешь — по «тыкве» огребешь, налево пойдешь — по «репе» огребешь. А прямо двинешься — ваще без мозгов останешься! И где выход?
— Немного грубовато, — попенял бог, вытаскивая свою железяку и облокачиваясь на нее, — но, в общем, суть уловлена правильно и выводы соответствуют действительности.
Я фыркнула, невербально показывая, что обо всем этом безобразии думаю. И об одном лопухоиде-супруге, и о хитрожо… хитроумном божке «господин-любящий-чтобы-все-было-на-халяву-и-чужими-руками». Я призадумалась. И ведь в их мире второго уже такого встречаю. У них разразилась божественная эпидемия халявоведения, что ли?! Или эту хворь «болезненной шароманией» именовать? Гм… а звучит!
— Бумагу дай, пожалуйста, — попросила я, прищуриваясь. |