|
Но помните, что лишь немногие из нас в самом деле спортсмены или умники, а врем мы все. Так что, чтобы стать выдающимся вруном, нужно быть в то же время более проницательным, находчивым, восприимчивым (список можно продолжить), чем окружающие. Хотя бы для того, чтобы не попасться. Когда в свои пятнадцать лет десятиклассник Эпштейн пришел в эту школу, он был никем (как и все мы). Несколько месяцев он присматривался, а потом начал свою игру. Эпштейн купил заводил и вожаков точно отмеренной дозой лести, панибратства, злословия и политиканства. Учителя любили его, так как он знал достаточно, чтобы хорошо учиться, но не блистал настолько, чтобы тягаться с ними или каким-либо образом их срезать. Он изучал иностранные языки и немного занимался непрофилирующими видами спорта – европейским футболом и кроссом, – что позволило ему собрать команду. Крепкий хорошист, спортсмен школьного уровня, достаточно сильный парень, чтобы люди охотно водились с ним. Кто-то сказал, что мир делится на два сорта людей: тех, кого мы встречаем словами «Вот здорово!», когда они входят в комнату, и на тех, при виде которых мы чертыхаемся. К концу нашего второго года обучения, когда появлялся Гордон, большинство в школе говорили: «Вот здорово!»
И все же основными успехами он был обязан своему непомерному бесстыдству. Понаблюдайте за Эпштейном хорошенько, и вы поймете, какие усилия он прилагал, – по взглядам, полным тревоги, усталости или прямо-таки страха, которые он часто бросал по сторонам, по улыбкам, с которыми он плел свою паутину и рассказывал сказки, в то же время мучительно припоминая прошлые враки; они, наподобие опасных зверей в клетке, требовали постоянного присмотра и кормежки, не то сломают ограждения и набросятся на тебя. Его не раскусили до выпускного класса. Однако к тому времени он был уже вне досягаемости для товарищей. Староста класса, полная стипендия в хорошем университете, на весеннем балу – под ручку с девушкой, которая прилетела из Калифорнии на выходные и только и делала, что с гордостью и вожделением пялилась на него. Как Эпштейна раскусили – это долгая история. После трех лет пребывания в одной школе удалось проследить источник некоторых его обманов и махинаций. Порядочные люди, некогда верившие ему, начали поговаривать: «Эй, что бы это значило?» – и делиться своими подозрениями с другими. Возможно, к выпуску уже полкласса знали правду. Но те, кто не знал, защищали его достаточно упорно, чтобы заставить остальных придержать гнев и ворчание при себе. В течение этих лет я был в классе где-то в середнячках. Гордон не видел большой пользы от середнячков и потому обращал на меня мало внимания. Точнее, не обращал никакого внимания. Но я-то следил за ним, так как уже тогда ценил ловких прохиндеев. Наверное, я одним из первых распознал его происки, но редко высказывался, когда заходил разговор о нем, поскольку он значил для меня не больше, чем я для него. В старших классах я просто присутствовал, плавал, как золотая рыбка, повинующаяся случайным взмахам собственного хвоста. Но когда поступил в колледж и занялся архитектурой, то быстро стал самоуверенным, самодовольным преуспевающим типом, каким и остаюсь до сих пор. В последующие годы, насколько помню, я иногда узнавал кое-что об Эпштейне. То натыкался на его имя в журнале выпускников, то оно всплывало в разговоре за стаканчиком с тем или другим одноклассником, случайно встреченным в аэропорту или на вокзале. Он поступил в колледж, закончил его и растворился во внешнем мире. Судя по всему, Эпштейн достиг своего апогея в старших классах, и дальше с ним не случалось ничего примечательного. В разные времена я слышал, что он занимается бизнесом, что он преподает, что стал социальным работником. Социальным работником! Это мне нравится. Гордон Эпштейн жил на этой планете для себя одного, забыв обо всех остальных. Было непросто проглотить мысль о том, что он пытается облегчить жизнь беременным женщинам или бездомным ханыгам. |
