– Просто ответь на мой вопрос – поверь, все это взаимосвязано. Ты что-нибудь знаешь о его детстве?

– Нет.

– Отец Эймона был пилотом. Он годами терроризировал всю семью, избивал их и вытворял другие жуткие вещи – словом, отъявленный садист. Среди его любимых видов пытки был такой: он раз за разом пролетал на небольшом самолете над самой крышей их дома, зная, что вся семья находится внутри. Эймон говорил, что им было очень страшно – мать и дети прятались под кроватями или в погребе, уверенные, что рано или поздно самолет врежется в дом и всех убьет.

– И чем все закончилось?

– Ко всему прочему, он был еще и пьянчугой. И однажды погиб, свалившись на машине с моста.

– Боже! Так вот почему Эймон такой… с заскоками?

– Да. Однажды он настолько меня взбесил, что я отвесила ему изрядную оплеуху. И после этого он рассказал мне кое-что о своем детстве. Тогда-то я начала понимать, что за этим стоит. Его выходки раздражали меня не меньше прежнего, но я уже не удивлялась. При таком детстве – чему тут удивляться…

– Жуткое дело. Бедняга.

– Да уж. Не знаю, из-за этого ли он такой странный, но пережитое, несомненно, повлияло.

– Но как это связано с твоей историей про безмолвное дитя? – спросил я, скрещивая руки на груди.

– В тот день Ламия сказала мне, что я – часть проклятия.

Я медленно разъединил руки, не зная, куда их теперь пристроить.

– То есть ты проклята?!

В этом возгласе соединились недоверие и отчаяние. В такие моменты обнаруживаешь, до чего беспомощными могут быть твои руки и голос. Они скорее являются обузой, не умея реагировать на внезапно свалившуюся напасть в виде одного только слова – «проклятие», или «смерть», или «рак».

Она покачала головой:

– Не совсем так, я – часть проклятия. Но, учитывая мою роль в этой истории, меня можно назвать и про́клятой. Ламия предсказала, что после возвращения в Америку я забеременею, и это случилось. И еще было предсказано, что я передам своему ребенку проклятие: он будет обречен в точности повторить жизненный путь своего отца, желает он того или нет. Возможны лишь мелкие, несущественные отклонения.

Ава замолчала, глядя на меня в упор. Видимо, ждала, когда до меня в полной мере дойдет смысл сказанного.

– А она не сказала, кто будет отцом твоего ребенка?

– Нет, но она сказала, что человек, от которого я забеременею, несет в себе проклятие.

– Этим человеком могу быть и я, Ава.

– Можешь быть и ты. Это станет ясно после анализа ДНК, но я хотела поговорить с тобой до того. Так или иначе, тебе в этом деле отведена не последняя роль.

– Надо полагать, – произнес я зло и цинично, против своей воли.

У меня и в мыслях не было ее уязвить, но почему она сообщила мне все это только сейчас? Разве нельзя было сделать это раньше?

Возникла пауза.

– Я люблю тебя, Ава, но эта история – какой-то бред, абсолютный бред. Напоминает «Тысяча и одну ночь»: безмолвное дитя, джеллум, проклятие… Как ты можешь в это верить?

– Это подтверждается событиями, которые случились с тех пор. Все предсказания Ламии сбылись: моя беременность, роман с Эймоном и – в особенности – ты.

– Что значит «в особенности»?

В этот самый момент стиральная машина, работавшая в глубине комнаты, прекратила урчать и запикала, сообщая о завершении программы. Ава умолкла; и по ее виду было непохоже, что я скоро получу ответ на свой вопрос. Я скорчил гримасу, встал и направился к машине, чтобы извлечь белье.