Она ушла в душ озадаченная. Третий раз, подсчитал я. Плюс один раз вчера поздно вечером. Четыре раза за день номер не путают… Быстро проверил ее сумку, куртки на вешалках, документы. В тумбочке женская дребедень, чемоданы набиты тряпками, сложенными явно впопыхах. На боковой полочке холодильника — запас инсулина, месяца на три вперед, резервная шприц-ручка. Видимо, милая, у тебя гораздо больше скелетов по шкафам размещается, а мне все слова твои следует на два делить… Прощупывая подкладку ее любимой замшевой курточки, я обнаружил малюсенький твердый комочек. Возможно, это было то самое, что меня интересовало, но тут…

На три ноты пропищал домофон. Теперь кто-то снизу. В ванной шумела вода. Я на цыпочках просочился в прихожую. Инна напевала в ванной что-то из «Битлз». Снизу звякнули или уже под дверью стоят? Приложил ухо к щелочке, выглядывать в глазок показалось неумным. На лестнице ни звука. Соседи, кому положено, давно ушли на работу, тут рано разбегаются. На площадке одна квартира слева незанятая стоит, сам вчера проверил. Мне стало смешно от собственной старательности. Разогнулся и собрался вернуться на солнышко, на балкон (пятки у меня замерзли, в одних шортах прискакал). Но в последнюю секунду расслышал вздох. За фанерной входной дверью толщиной в сантиметр кто-то вздохнул или сделал другое, почти неслышное движение. Может быть, переступил с ноги на ногу. Это и осталось бы незамеченным, если б я не караулил с другой стороны.

Я прекратил дышать. Мне пришло в голову, что я, в принципе, давненько никого не боялся. Тягучая европейская жизнь и последний месяц южных морских переездов привели тело и разум в состояние расслабленной доверчивости. Долгое время не возникало малейших причин проявлять настороженность, большую часть суток я валялся на палубе, в шезлонге. Валялся и лениво считал чаек. Иногда фотографировал морские пейзажи, заодно прихватывая в кадр пассажиров.

Даже если Инна врет и ее супруг совсем не так миролюбив, опасаться не стоит, я не ворошил ничье семейное гнездо.

Так я повторял, но окончательно убедить себя не получалось, мешало что-то, мелочь какая-то, которую мозг засек, но на поверхность выудить не сдюжил. Инна вышла из ванной: мокрая, волосы в полотенце, и с усмешкой уставилась на меня. Я скорчил рожу и показал пальцем на дверь. Звонок повторился. Мы оба подпрыгнули, при этом с нее упало полотенце. Инка сделала шаг, прислонилась ко мне влажными бедрами, просунула между ног коленку, вжимая меня в косяк. Сумасшедшая. Ее возбуждала опасность чужого присутствия. Ее язык уже занят был моим правым ухом, уже обе холодные руки обхватили меня, забравшись под шорты, и повлекли на палас. Левым ухом я успел услышать на площадке сдавленный шепот.

Она кинула впереди полотенце, схватила меня за волосы, приближая к себе, вытянулась на животе — пронзительно-белая на голубом — закусила мои пальцы, гася стон, и приподнялась в том движении, против которого не устоит ни один мужчина…

В трех шагах позади, за тонкой стенкой, сдерживая дыхание, стояли как минимум двое. Потом прошуршали шаги, где-то далеко хлопнула дверь подъезда. Едва дыша, я сливался с ней, зажимал ей рот, медлил в такт движениям ее тела… И, наконец, требовательно перехватив меня пониже спины, она задала бешеный ритм стаккато.

Оторвался от нее, глотая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Сердце, кажется, всю грудь заполнило, в мозгу — сплошное короткое замыкание… Рядышком вытянулись, она губами по плечу водит. Сумасшедшая. Я хотел ее снова.

— Кто там мог быть?

— У Роберта нет адреса. Звонит мне только на трубу.

— Тогда кто? Соседи? Их двое было…

— Я никого тут не знаю. Правда, здорово было? Меня так заводит, когда кто-то увидеть или услышать может…

Было феноменально здорово, согласился я, дас ист фантастиш.