|
А по правде говоря, она частенько пила у Виржини и Адели кофе, особенно когда у них бывали деньги. Жервеза ничего не отвечала; она торопилась, руки ее тряслись, как в лихорадке. Разведя синьку в маленькой шайке на трех ножках, она стала погружать в нее белье штуку за штукой. Прополоскав белье в подсиненной воде, она сейчас же вынимала его, слегка отжимала и развешивала на деревянных перекладинах. Работая, Жервеза нарочно все поворачивалась к Виржини спиною. Но она слышала ее вызывающие смешки и чувствовала на себе ее косые взгляды. Казалось, Виржини только затем и пришла, чтобы позлить ее. Когда Жервеза на секунду обернулась, они пристально поглядели друг другу в глаза. – Оставьте ее, – прошептала г жа Бош. – Ведь не собираетесь же вы вцепиться друг другу в волосы!.. Я вам говорю, ничего решительно не было! И потом ведь это не она! Жервеза повесила последнюю рубашку. В эту минуту у дверей послышался смех. – Тут двое парнишек спрашивают мамашу! – крикнул Шарль. Все женщины обернулись. Жервеза узнала Клода и Этьена. Разглядев мать, они побежали к ней, шлепая по лужам, в своих расшнуровавшихся ботинках. Каблучки звонко щелкали по плитам. Клод как старший держал брата за руку. Видя, что они немного испуганы, хотя и стараются улыбаться, прачки подбодряли их ласковыми словами. Подбежав к матери, дети остановились и, все еще держась за руки, подняли белокурые головки. – Вас прислал папа? – спросила Жервеза. Но, наклонившись, чтобы завязать Этьену шнурки, она заметила, что у Клода болтается на пальце ключ от комнаты с медным номерком. – Господи! Ты принес мне ключ? – сказала она с удивлением. – Зачем это? Ребенок, увидав на своем пальце ключ, о котором он успел забыть, сразу, казалось, вспомнил, в чем дело, и звонко закричал: – Папа уехал! – Он пошел купить что нибудь к завтраку и послал вас за мной? Клод поглядывал на брата и колебался, не зная, что сказать. И вдруг выпалил одним духом: – Папа уехал… Он соскочил с кровати, он сложил все веши в сундук, и он отнес сундук в фиакр… Он уехал. Жервеза побледнела и медленно поднялась, сжимая руками щеки и виски, как будто чувствовала, что у нее вот вот треснет голова. Она не находила слов и тупо бормотала: – Ах, боже мой!.. Ах, боже мой!.. Ах, боже мой!.. А тем временем г жа Бош в полном восторге от того, что она оказалась участницей такой истории, выспрашивала малыша: – Послушай, детка, ты расскажи все по порядку. Папа запер дверь и велел тебе отнести сюда ключ, ведь так? – Тут она понизила голос и уже на ухо спросила у Клода: – А в фиакре была дама? Ребенок опять замялся, а потом снова, с торжествующим видом, повторил свой рассказ: – Он соскочил с кровати. Он сложил все вещи в сундук и уехал. Как только г жа Бош оставила его в покое, он потащил брата к крану. Оба с увлечением стали пускать воду. Жервеза не могла плакать, она задыхалась. Закрыв лицо руками, она молча стояла, прислонившись к лохани. Короткая дрожь сотрясала ее. Время от времени она глубоко вздыхала, еще крепче прижимая кулаки к глазам, как бы стараясь обратиться в ничто, исчезнуть перед ужасом своего одиночества. Ей казалось, что она падает в мрачную пропасть. – Ну, бросьте, милая, полно, – шептала г жа Бош. – Если бы вы знали! Если бы знали! – сказала, наконец, Жервеза еле слышно. – Он послал меня утром в ломбард заложить мою шаль и рубашки, чтобы заплатить за этот фиакр… И она заплакала. Вспомнив о ломбарде, она только теперь поняла истинный смысл утренней сцены и разразилась рыданиями. Так вот зачем он послал ее в ломбард!.. Эта гнусная уловка Лантье наполнила ее душу нестерпимой горечью и терзала больше всего. Слезы, которые уже давно душили ее, вдруг обильно потекли по лицу; она смахивала их мокрыми руками, ей даже не приходило в голову вынуть платок. |
