|
Вот и не мог остаться дома, да и не мальчишеское это было озорство – как-никак пятнадцатый год шел. Сперва меня погнали было обратно, но как узнали, чей я сын, отвели к Борису Петровичу Шереметеву. Понятно, ни коня, ни сабли он мне не дал, а отправил в обоз, к кухонным мужикам, чтобы всегда был обогрет и сыт. А скоро и дело для меня нашлось. Не раз в драном, московском еще тулупчике ходил я в разведку – кто заподозрит деревенского парнишку? Тут и выяснилась моя способность к языкам. Узнав про сие, Борис Петрович велел звать меня всякий раз, когда допрашивали пленных и местных жителей – мол, привыкай! Тогда, в тысяча семьсот втором, нам фортуна часто улыбалась, дошли почти до рижских форштадтов и разбили в жаркой стычке шведский отряд под начальством губернаторского сына; в Ригу, однако ж, не попали…
С той самой поры помнил меня Борис Петрович. И по-своему баловал – посылая туда, где смелый может отличиться. Чинов мне высоких пока не давали, чтобы кому не надо в глаза не бросался, но я знал, что – на виду. И, идя в шереметевскую хату, понимал – не на блины позвали. И точно. – Как Рига издали выглядит, помнишь? – спросил Шереметев, видя, что я вроде бы наелся. – Как не помнить. Вместо крестов одни петухи торчат! И верно, их было пятеро, этих петухов, а больше я ничего и не видал с другого берега реки, когда мы под обстрелом пушек Кобершанца, маленькой и злой крепостушки, пытались четыре года назад изучать рижские набережные укрепления. Оттуда государь повел нас к Митаве, где и взяли мы митавский замок со всей артиллерией и пороховым запасом. Да что Митава – был я и под Валмером, и под Бауском, всю Лифляндию и Курляндию прошел. – Петру Алексеевичу сие проклятое место покоя не дает… Эту историю мы все знали. Не больно гостеприимно встретила Рига государя, когда он двенадцать лет назад ехал в Европу через Лифляндию при посольстве Лефорта, Головина и Возницына. Рижский тогдашний губернатор Дальберг, хоть и встретил, как водится, с честью, но квартиры отвел лишь в предместье, провиантом почитай что не снабдил, сами у купчишек втридорога брали, и строгий караул приставил. К Цитадели, понятное дело, близко не подпустил. Однажды часовые чуть было не подстрелили подошедшего чересчур близко к бастиону Петра Алексеевича. Посольство сидело в городе, дожидаясь удобной переправы время было весеннее. А кончилось это сидение тем, что шведы сообразили, какого гостя послала им фортуна, и, как говорят, решили его в Риге задержать. Государь, проведав, ночью, в ледоход, переправился через реку на рыбачьем баркасе с самыми верными и уже в Курляндии, в Митаве, дождался своего посольства. – Теперь Рига зело хорошо укреплена, – продолжал Борис Петрович ровным голосом, не вставая. – Когда посольство оттуда удирало, Дальберг только строил новые бастионы да валы. Умнейший и дальновидный был мужик, больше такого хозяина у шведов в Риге не было и не будет. Ну, город нынче – не подступись! Говорят, в Европе – одна из лучших крепостей. Разумеешь? Хотя Борис Петрович и заезжал издалека, и говорил вроде бы даже и не со мной, а сам с собой рассуждал, я знал – следит из-под тяжелого опухшего века умным острым глазом – пойму или не пойму? Что ж, наше дело солдатское – всякий приказ понимать. Три года назад тоже так-то начинал – поешь, Андрюша, да помнишь ли?.. Кончилось же тем, что, переодевшись польским холопом, понес я осажденному в Гродно генерал-поручику Рену государевы письма. Не чаял живым вернуться. Однако ж обошлось. – Есть у нас чухонцы-лазутчики, – Борис Петрович, решив, однако, что пора и к делу перейти, приподнялся на локте, стал шарить под изголовьем, помятый парик соскользнул на пол. – Так ведь глупый народ. А тут без фортификации не обойдешься. Ты-то в ней силен? «Как под Полтавой редуты ставить – не спрашивали!» – чуть было не брякнул я. |
