Сергей Майоров. Запасной инстинкт
Пролог
Ночь длинна. Эту вечность не замечают те, кому еще не дано понять ее глубину и страх, пожирающий все, проникающий в каждую клетку мозга. Двое, он и она, в свои неполных пятнадцать слились в поцелуе, страстном, но еще неумелом и далеком от постижения существа любви. Они молили о том, чтобы не наступал рассвет. Ночь длинна. Она разделяет все, способное пожирать, на живущих в ней и страшащихся ее. Будь проклята эта ночь, роняющая капли горячей, еще живой крови на землю, уже отупевшую от бессмысленных убийств. — Только бы не наступал рассвет. Губы девочки онемели от поцелуев, но ей было мало. Ее руки уже устали. Они в тысячный раз вытаскивали его ладони из-под майки, но тут же разжимались и вновь пускали их туда. — Они всегда рано приезжают и скоро будут. Что ты скажешь своим? — Я объяснил, что поехал к бабушке за город. — Они позвонят и узнают. — Там нет телефона. — Тебе пора уходить. Он еще не умел сказать «поцелуй меня в последний раз», поэтому соскользнул с дивана, запутался в простыне, сброшенной на пол в первые часы этой ночи, и едва не упал. Девочка улыбнулась непослушными губами и тихонько фыркнула. Мальчик, уже стоя на коленях, дотянулся до нее, полусидевшей на диване, нежно поцеловал в щеку и спросил. — Мы увидимся так еще? — Не знаю, — ответила она, понимая, что лжет. Ночь длинна. Под лестницей, ведущей на второй этаж дома, сидел кто-то, бесшумно суча ногами по паркету и терзая свое тело у низа живота. Грязь с ботинок растиралась по полам плаща, но он не замечал этого. Человек не видел ничего. Даже себя. Он всю ночь слушал звуки, доносившиеся из-за неплотно прикрытой двери соседней комнаты, и истязал сам себя. Его перекошенное лицо уже не напоминало человеческое. По подбородку текла жидкая слюна, нестираный воротник рубашки оставлял грязь на шее, но он не замечал и ее, сидел под лестницей, давясь собственной яростью и страстью. Он думал лишь о той минуте, секунде, когда на скрипящем дачном диване вонзится в ее здоровое тело, еще не остывшее от чужой любви. Он будет рвать ее зубами, ногтями, слушать стоны, полные ужаса. Когда она в последний раз глянет в его глаза своими зрачками, он положит ей на горло руки и будет давить… — Ты придешь ко мне сегодня? Они поцеловались в последний раз. Девочка закрыла за ним дверь, прислонилась спиной к косяку и улыбнулась. Уже не в силах держать рукой свою бурлящую жажду, он вышел из-за лестницы и шагнул к ней, криво улыбаясь уголками мокрого рта. Девочка окаменела, слилась с косяком. Ее ногти, едва тронутые бесцветным лаком, стали крошиться об облицовку двери. — Иди ко мне. Сломавшийся ноготь вонзился в мякоть на пальце, но она не чувствовала боли. По косяку скользнула капля крови. Он увидел это, сделал еще шаг к ней и зашипел языком в собственной слюне: — Иди ко мне. — Мама… — прошептала девочка, едва двигая губами, еще не остывшими от поцелуев. Этот шепот растворился в ней самой. Ночь длинна.
Глава 1
— Опять ужасы? — спросил Черников, разламывая булочку над пластиковым стаканчиком дымящегося кофе. Он уже собирался поднести ее ко рту, но остановился на полпути. — Ты к зеркалу сейчас подойди, — посоветовал Черников человеку, сидящему напротив, откусил и пробурчал с набитым ртом: — На добермана похож. После вязки. Никитин с трудом выбрался из-за стола и подошел к зеркалу, висевшему на стене. Черников был прав. |
