— ...и знаете, что я еще вам скажу, мисс Кори, — вчера ночью я слышала такие звуки, словно вся земля заговорила, а ближе к полуночи раздался этот вопль... Верите ли, я и представить себе не могла, что корова способна так орать буквально, как свинья, когда ее режут, только гораздо ниже, разумеется. Это оказалась корова Лети Сойер — они нашли ее сегодня утром. От туши осталось не больше половины — все остальное сожрало это зверье...

— Но вы же не думаете, мисс Бишоп , что они снова вернулись?

— Я не знаю. И молю Бога, чтобы этого не случилось. Но все происходит в точности, как и тогда. — Они только одну корову задрали? — Только одну. О других, вроде, ничего не слышно, Но ведь и тогда, мисс Кори, все начиналось точно так же.

Эбнер тихо опустил трубку на рычаг и мрачно усмехнулся по поводу этого образчика необузданного суеверия данвичских жителей. Ранее он не имел ни малейшего представления об истинной глубине невежества и религиозных предрассудков, обуявших жителей такого Богом забытого уголка как Данвич, и подобный диалог, как он понимал, был еще далеко не самым ярким их проявлением.

Впрочем, у него не было времени предаваться подобным размышлениям, поскольку надо было идти в поселок за свежим молоком, а потому он ступил под затянутое облаками утреннее небо с чувством некоторого облегчения — приятно было хотя бы ненадолго вырваться из этого дома.

Завидев приближающегося Эбнера, Тобиас Уотелей, казалось, еще более помрачнел и замкнулся в себе, причем в его поведении ощущалась не только неприязнь — теперь к ней явно примешивались признаки самого настоящего страха. Это немало удивило Эбнера, и поэтому заметив, что на все его вопросы торговец отвечал исключительно короткими, односложными словами, он, желая хоть немного развязать ему язык, решил заговорить о том, что случайно подслушал по телефону.

— Я знаю, — коротко отреагировал на рассказ Эбнера Тобиас и впервые за все это время глянул на молодого человека с выражением неприкрытого ужаса.

Тот буквально окаменел от изумления. В глазах Тобиаса он увидел жуткую смесь дикого страха и непримиримой враждебности. Поняв чувства стоявшего напротив него человека, он поспешно расплатился за покупки. Продавец опустил глаза, взял деньги и негромко спросил:

— Вы видели Зэбулона?

— Да, он приезжал ко мне домой,

— Вы с ним поговорили?

— Поговорили.

Казалось, Тобиас ожидал от беседы Эбнера со стариком чего-то особенного, однако нынешняя позиция заезжего гостя явно свидетельствовала о том, что произошедшие вслед за тем разговором события явились для него полнейшей неожиданностью. Таким образом торговец сделал вывод, что либо старый Зэбулон не сказал молодому человеку того, что, как надеялся Тобиас, должен был сказать, либо что Эбнер попросту проигнорировал советы старика. Теперь Эбнер уже окончательно ничего не понимал. После странных намеков дяди Зэбулона и телефонного разговора двух суеверных жительниц Данвича подобная позиция Тобиаса ввергла его в состояние крайнего замешательства, Хозяин магазина, похоже, в еще большей степени, чем даже старый Зэбулон, был склонен пойти на откровенность и облечь в слова свои мрачные мысли, причем и тот и другой вели себя так, словно Эбнер сам должен был что-то знать и понимать.

Он покинул магазин в состоянии крайнего смущения и направился назад к дому Уотелея, преисполненный твердой решимости как можно скорее завершить начатые дела и убраться из этого Богом забытого, дремучего поселка, населенного погрязшими во всяческих суевериях жителями.