– Можно было подать на него в суд за шантаж.

– Вот именно. И загреметь самому на несколько лет. Нет, мне одно оставалось – гнать монету. Этот чертов хрыч бросил работу, а я ему вроде как бы пенсию платил.

– Но в конце концов вам это надоело?

– Ну да.

Мауритсон нервно мял в руках носовой платок.

– А что, между нами, – вам не надоело бы? Знаете, сколько всего я выплатил этому прохвосту?

– Знаю. Пятьдесят четыре тысячи крон.

– Все‑то вам известно, – протянул Мауритсон. – Скажите, а вы не могли бы забрать дело об ограблении у тех психов?

– Боюсь, из этого ничего не выйдет, – ответил Мартин Бек. – Но ведь вы не покорились безропотно? И пробовали припугнуть его?

– А вы откуда знаете? Примерно с год назад я начал задумываться, сколько же всего я выплатил этому подонку. И зимой переговорил с ним.

– Как это было?

– Подстерег на улице и сказал ему – дескать, хватит, отваливай. А тот, жила, мне в ответ – берегись, говорит, сам знаешь, что произойдет, если деньги перестанут поступать вовремя.

– А что могло произойти?

– А то, что он побежал бы в полицию. Конечно, дело с ящиком давно кануло в прошлое, но полиция обязательно копнула бы в настоящем, а я не только законными делами занимался. Да и поди растолкуй убедительно, почему столько лет платил ему без отказа.

– Но в то же время Свярд вас успокоил. Сказал, что ему недолго осталось жить.

Мауритсон опешил.

– Он что, сам вам рассказал об этом? – спросил он наконец. – Или это тоже где‑нибудь записано?

– Нет.

– Может, вы из этих – телепатов?

Мартин Бек покачал головой.

– Откуда же вам все так точно известно? Да, он заявил, что у него в брюхе рак, протянет от силы полгода. Мне кажется, он струхнул немного. Ну, я и подумал – шесть лет содержал его, как‑нибудь выдержу еще полгода.

– Когда вы в последний раз с ним разговаривали?

– В феврале. Он скулил, плакался мне, словно родственнику какому‑нибудь. Дескать, в больницу ложится. Он ее фабрикой смерти назвал. Его в онкологическую клинику взяли. Смотрю, вроде бы и впрямь старичку конец. «И слава Богу», – подумал я.

– А потом все‑таки позвонили в клинику и проверили?

– Верно, позвонил. А его там не оказалось. Мне ответили, что он помещен в одно из отделений больницы Сёдер. Тут я почуял, что дело пахнет керосином.

– Ясно. После чего позвонили тамошнему врачу и назвались племянником Свярда.

– Послушайте, а зачем я вам рассказываю, если вы все наперед знаете?

– Да нет, не все.

– Например?

– Например, под какой фамилией вы звонили.

– Свярд – под какой же еще. Раз я племянник этого прохвоста, значит, само собой, Свярд. А вы не сообразили?

Мауритсон даже повеселел.

– Нет, не сообразил. Вот видите.

Что‑то вроде мостика протянулось между ними.

– Врач, с которым я говорил, сказал, что старичина здоров как бык, запросто протянет еще лет двадцать. Я подумал…

Он примолк. Мартин Бек быстро посчитал в уме.

– Подумали, что это означает еще сто восемьдесят тысяч.

– Сдаюсь, сдаюсь. Куда мне с вами тягаться. В тот же день я перечислил мартовский взнос, чтобы уведомление уже ждало этого идола, когда он вернется домой. А сам… вам, конечно, известно, что я решил?

– Что это последний раз.

– Вот именно. Я узнал, что его выписывают в субботу.