Нужно было устраиваться на работу. И здесь мне помог муж моей сестры, Владимир Николаевич Ягодкин, он устроил меня переводчицей к генеральному консулу СССР в городе Алеппо, это в Сирии. Если помните Шекспира, то Отелло был мавром из города Алеппо.

Владимир Николаевич рассудил просто: денег у Груни нет совсем. И это правда. После папиной смерти на сберкнижке остались сущие копейки. Отец был человеком щедрым и добрым, он охотно давал в долг, никогда особо не настаивая на отдаче. После его смерти только двое приятелей принесли маме одолженные суммы, остальные только говорили:

– Да, да, Тамара, через недельку, обязательно!

В результате я, новорожденный Аркашка и бабушка‑пенсионерка оказались на иждивении Тамары, зарплата которой составляла не слишком большую сумму. Незадолго до смерти мой папа вступил в жилищно‑строительный кооператив. Он внес первый взнос за двухкомнатную квартиру и сказал:

– Вот, дочка, построится дом, переедешь туда. Сейчас я подпишу договор на новую книгу и оплачу «двушку» полностью.

Но сделать дочке царский подарок папа не успел, вот Владимир Николаевич и решил мне помочь.

– Поедешь на два года, – изложил он свой план, – заработаешь на мебель, выплатишь полностью пай, а потом станешь спокойно работать в какой‑нибудь «Московской правде», поди плохо?

Ягодкин был по тем временам почти всесилен, поэтому я и оказалась в консульстве. Замкнутый мир советской колонии за рубежом – это тема для отдельной книги. Скажу только, что нравы, царившие в генеральном консульстве, показались мне отвратительными. Впрочем, я никогда не собиралась делать дипломатическую карьеру, просто приехала подзаработать. И еще мне страшно повезло: основная масса сотрудников жила при миссии, но нескольким переводчикам в общежитии места не нашлось, поэтому я жила в городе, в доме, населенном арабами. Это было счастьем.

Рабочий день в консульстве длился с восьми утра до двух часов дня, потом следовал перерыв и к восемнадцати требовалось вновь идти на службу, но, не каждый день. Еще консул частенько ездил в командировки, и его в них сопровождал другой «толмач» – мужчина. Я же могла в это время делать что хочу.

В очень короткий срок я познакомилась с соседкой, девушкой по имени Сухилья. Ее французский язык оставлял желать лучшего, но мы разговаривали без особых проблем. Впрочем, я моментально освоила азы арабского, и диалог в магазине, на рынке, в городе способна была вести на языке сирийцев. Самое интересное, что я помню кое‑какие обороты и сегодня. Мы с мужем, совсем недавно, находясь на отдыхе в Тунисе, решили купить золотую цепочку. В арабском мире принято торговаться, я после Сирии делаю это виртуозно и очень хорошо знаю, если торговец начинает орать: «Ты грабишь мою семью и детей», – нужно незамедлительно уходить. Следующий этап: лавочник бежит за вами и называет приемлемую цену.

В Тунисе я, естественно, разговаривала на французском языке. Сбив цену за украшения с трехсот долларов до пятидесяти, я утомилась и стала пить воду. Торговец ухмыльнулся и спросил у хозяина по‑арабски:

– Ну и до какой суммы скинуть цену?

– Можешь до двадцати, – зевнул тот.

Араб снова повернулся ко мне:

– Последнее тебе слово – сорок!

Я отозвалась на его родном языке:

– Не обманывай! Хозяин велел отдать цепочку за двадцать!

Лавочник чуть не умер, он принялся тыкать в меня пальцем и орать:

– Эта! Эта! Эта говорит по‑нашему.

В результате на меня пришло смотреть полрынка.

Оказавшись в Сирии, я окунулась в чужую ментальность. В каких‑то вопросах мы с Сухильей были неспособны понять друг друга.

– У вас все делает одна жена? – ужасалась она. – Стирает, готовит, убирает, рожает детей? Какой кошмар!

Я же категорически не соглашалась, что у мужчины должно быть минимум три супруги.