Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача!»

Это единение Пилата с Иешуа кажется странным, потому что бродячий проповедник уже умер и вот-вот умрет Иуда. А как может спасти мертвого Иешуа смерть Иуды и уж тем более как она может погубить прокуратора Иудеи?

Многое проясняет встреча Пилата и Матвея, когда Матвей, «смягчаясь», просит кусочек чистого пергамента. Судя во всему этот «козлиный пергамент» с его маловразумительными «Смерти нет… Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты…» будет переписан. Не без помощи куда более грамотного Пилата он превратится в нечто несоизмеримо большее, чем был. Ведь именно Пилат пообещал Каифе, что «не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему». Кроме того, Пилат уже сделал первый шаг и распустил слух, о самоубийстве Иуды. Ведь чем более невинной окажется жертва преступления Каифы, тем ужаснее будет выглядеть преступление первосвященника.

Так, по мнению Воланда, и были написаны четыре канонических Евангелия. Да, Иисус Христос существовал, но не был Сыном Божьим. А его образ создали простые законы человеческого бытия: жестокость Каифы, трусость Пилата и болезнь Матфея, на время оторвавшая его от учителя.

Есть и еще кое-что немаловажное – император Тиверий.

«Так, померещилось ему, (Пилату) что голова арестанта уплыла куда‑то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой. Пилату показалось, что исчезли розовые колонны балкона и кровли Ершалаима вдали, внизу за садом, и все утонуло вокруг в густейшей зелени Капрейских садов. И со слухом совершилось что‑то странное, как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: «Закон об оскорблении величества…»

Не будь Тиверия, трагедия в романе могла быть совсем другой. Но слишком, слишком тверда была власть императора Тиверия в России!.. То есть генсека Сталина в Риме. Ой, извините!.. Ну, конечно же, я имел в виду Сталина и Россию.

Правда, со временем эта власть стала трескаться. Нет, дело не в любителях кукурузы или бровеносных строителях «развитого социализма». Трещало что-то совсем другое… И если я, в далеком 1994 году, беседуя с двумя сектантами, все-таки смог понять, что не стоит рушить в себе то, что только начало расти, что еще не окрепло и нуждается во времени, свежих мыслях и… я не знаю… в человеческом понимании самого себя, что ли?.. То сколько людей тогда, когда рушилась страна, смогли понять, что же происходит?

А о чем беседовали во сне Ивана Понтий Пилат и Иешуа, прогуливаясь по лунному лучу на последней странице романа?.. Только ли о том, что казни не было? А может быть еще о том, что вина императора Тиверия безмерна и Римская империя должна обязательно умереть?

Должна! Именно поэтому Иванушка обязательно напишет книгу-продолжение (ту, которая выйдет в свет за рубежом или, пока жива империя, будет существовать только в его голове) – продолжение о Понтии Пилате… Или о Сталине. И тогда империя умрет.

А насколько правдивой она будет? Иешуа Га-Ноцри, который однажды заглянув в козлиный пергамент Левия Матвея, сказал: «Но я…. Ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил».

Это не только разгадка того, почему Мастера не взяли в Свет. Ведь судя по всему, не возьмут туда и Иванушку. Иешуа все-таки не заказывал роман о мести. У романа был другой заказчик.

Уроки ненависти

Из предисловия Александра Яковлева к изданию «Черная книга коммунизма»:

«После ХХ съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества /…/ группа истинных, а не мнимых реформаторов разработала, (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму.