Можно сказать, что он смотрел презрительно. Или свысока. Или равнодушно, как на досадную помеху. Или злобно. Или сожалея о том, что я сделал. Каждое из этих слов имело свой смысл и было бы уместно при других обстоятельствах, но здесь все слова, вместе взятые и в отдельности, не стоили ничего. Они не годились для описания его взгляда. Всего моего опыта хватало только на то, чтобы понять: я сделал что-то абсолютно ненужное, и маленький человечек отметает меня, не собирается разговаривать, что-то объяснять. Что он другой. Что между нами – стена.

Я оглянулся – Анна сидела на прежнем месте, она даже не смотрела в нашу сторону. Она его боялась и не могла найти с ним общего языка, но вряд ли от этих невзгод она стала столь бессердечной, что не сказала ни слова, не подошла к сыну, только что избежавшему укуса ядовитой змеи. Стало быть, она с самого начала знала, что никакой опасности нет…

Мальчишка прошел мимо меня, как мимо пустого места, присел на корточки над неподвижной змеей. Я отвернулся, чувствуя себя лишним, бессильным, напрочь опозорившимся. И тихонечко побрел обратно на веранду.

Анна убирала со стола.

– Вам не нужно было этого делать… – тихо сказала она.

– Ну откуда я знал? – так же тихо ответил я. – Значит, и это…

– И это тоже.

– Анна, можно мне посмотреть его комнату?

Ей очень хотелось послать меня ко всем чертям, но она понимала, что не во мне дело.

– Господи, делайте что угодно… Там, направо.

Я проскользнул в дом. Конечно, вот эта дверь, разрисованная забавными зверюшками и героями мультфильмов. Детская изумила меня спартанской простотой. Маленькая кровать, желтый шкафчик, низенький столик – и больше ничего. Никаких книг, никаких игрушек. На столе рассыпаны цветные карандаши, лежат несколько листов белой бумаги. На одном – рисунок.

Ничего похожего на неуверенную детскую мазню. Четкими штрихами изображено что-то непонятное, не имеющее смысла – для меня, но не для художника. Полное впечатление осмысленного завершенного рисунка. Дом? Возможно. Несколько домов, нарисованных один поверх другого – в разных ракурсах, с разных точек зрения.

Я поворачивал рисунок так и этак. Да, дом, как-то уродливо распластанный в одной плоскости, деформированный. В живописи я профан, но, сдается мне, нечто подобное видел у нынешних полисенсуалистов – луг, каким его видит жаба, Галактика, какой ее видит несущийся со сверхсветовой скоростью пьяный андромедянин…

Оглядываясь на дверь и ежась от стыда, я аккуратно сложил рисунок вчетверо и спрятал в бумажник. Прекрасное начало, первое вещественное доказательство – украденный из комнаты шестилетнего пацана рисунок…

Я взглянул на часы и стал собираться. Надел другую рубашку, сменил галстук на более легкомысленный. Пистолет оставил под подушкой. И отправился искать Некера.

Прохожие проявляли полное пренебрежение к сгорающим над крышами метеоритам – притерпелись, надо думать. На их месте я бы тоже, наверное, притерпелся. Немного поплутав, я добрался до бара «Волшебный колодец» и вошел. Очень большая комната со всеми атрибутами мини-заведения – стойка с высокими табуретами, мюзикбокс в углу, два десятка столиков, шеренга игральных автоматов, телевизор над стойкой. Тысячи таких заведений-крохотулечек кое-как существуют от Куала-Лумпура до Баффиновой земли, и, как правило, каждый старается обзавестись чем-то особенным, неповторимым – то доспехи средневекового рыцаря, тысячу лет назад с пьяных глаз угодившего в болото и извлеченного при муниципальных работах, то африканские маски в южноамериканских барах или южноамериканские индейские вышивки в барах африканских, то (своими глазами видел в Лахоре) обломок летающей тарелки, взорвавшейся по неизвестной причине прямехонько над домом владельца бара.