Он был настолько впечатлен, что завязал. Примерно на полгода. Потом, правда, развязал заново, но силы Ада махнули на него рукой.

Размен фигур

Доктор не был меломаном, но за культурной жизнью следил. Он был реаниматолог, и мимо него не прошла кончина Майкла Джексона и Людмилы Зыкиной.

Консультанту-коллеге:

– Игорь Львович! Как вам наш ответ Америке?

Мамка

Архангельские медики захотели митинга. Их довел главный врач, закупавший на больничные средства ненужную херню, тогда как на город остался один гастроскоп. И собирался обвинять докторов в гибели пациентов.

Митинг – ерунда. Надо привить администрации что-нибудь сильно радостное, а потом лечить ее имеющимися средствами.

Фигура главврача показательна.

Я, конечно, за всех главных не говорю. Уровень не такой высокий, чтобы ссучились сто процентов. Но мне как-то все попадались удивительные сволочи на этом посту, а я успел поработать в десятке контор.

В последней больнице, которую я так щедро в свое время расписал, главная была даже не княгиней, она уже подбиралась к должности владычицы морской. Золотые рыбки в форме начальства помельче прислуживали ей, роняя слюни и прочие выделения. Получала она раз в десять больше обычного смертного дохтура. Если не в двадцать. Помню только, что даже тертые бизонихи старшего сестринского звена, дружившие с бухгалтерией, удивленно качали бульдожьими бошками.

Однажды ее хватил маленький удар, и госпожу свезли в нервное отделение. Не в мое. У нас их было шесть штук. Но когда я дежурил, все шесть становились моими. Плюс вся остальная больница.

И вот на дежурстве я поплелся ее смотреть «в динамике», испытывая нечто, что бывает, наверное, накануне инцеста. Лапать мамку, дразнить ее молоточком, пятки ей щекотать – как же можно?

Мамка была не одна. У нее сидел взволнованный начмед по хирургии.

Мамка меня не опознала, я был рядовым из армии муравьев. Она впервые видела такое насекомое. Я невнятно назвался.

– Кто-кто? – обратилась мамка к начмеду.

Тот просветил ее.

– А, ну понятно, – мамка смотрела на меня озадаченно.

– Вы можете идти, – кивнул мне начмед. Он всегда был безукоризненно вежлив.

Я попятился и ушел. Конечно, хирургу виднее неврологическая динамика. Я тешил себя иллюзией, что мамка сама себя наказала. Но удар был слабенький, и она выкарабкалась сама – вообще, я думаю, без большого лечения. Господь, надеюсь, даровал ей долгую жизнь, чтобы интереснее было разбираться на Суде.

Щадящее пламя

Это произошло уже давно. Редкие-редкие рыбы посещают меня из былого, распющиваясь и тараща тихоокеанские глаза. Из самых глубин.

Вроде как пустяк, но все – пустяк и штрих капелька в море.

Я ездил на работу в поезде. На Финляндском вокзале я обратил внимание, что из локомотива вовсю валит дым.

Мой коллега С. кивнул.

– Загорелся, – констатировал он очевидное.

– Ха, а вон твой Вальденберг! – воскликнул я.

Вальденберг был солидным и привлекательным мужчиной с небольшим животом. Он прогуливался в самом конце платформы, поближе к кассам, и оттуда осторожно следил за дымом из удаленного поезда. Но не уходил. Ждал, чем кончится.

Я подрабатывал у Вальденберга в диспансере. Они с С. были однокурсники.

Дистанция была предельно безопасной.

– Да, – кивнул С. – Вальденберг. – И с неожиданной, несвойственной ему злобой добавил: – Всегда был таким.

Лад

Медицинский эпизод, которым давеча поделился мой отчим.