|
– Так и скажите, Гаврила Антоныч. – А теперь извольте получить. Купец вручил приказчику небольшую пачку бумаги, поклонился, тряхнул головой, взял свою шляпу двумя пальчиками, передернул плечами, придал своему стану волнообразное дви-жение и вышел, прилично поскрипывая сапожками. Николай Еремеич подошел к стене и, сколько я мог заметить, начал разбирать бумаги, врученные купцом. Из двери высунулась рыжая голова с густыми бакенбардами. – Ну, что? – спросила голова, – все как следует? – Все как следует. – Сколько? Толстяк с досадой махнул рукой и указал на мою комнату. – А, хорошо! – возразила голова и скрылась. Толстяк подошел к столу, сел, раскрыл книгу, достал счеты и начал откидывать и прики-дывать костяшки, действуя не указательным, но третьим пальцем правой руки: оно приличнее. Вошел дежурный. – Что тебе? – Сидор приехал из Голоплек. – А! ну, позови его. Постой, постой… Поди сперва посмотри, что тот, чужой-то барин, спит все или проснулся. Дежурный осторожно вошел ко мне, в комнату. Я положил голову на ягдташ, заменявший мне подушку, и закрыл глаза. – Спит, – прошептал дежурный, вернувшись в контору. Толстяк проворчал сквозь зубы. – Ну, позови Сидора, – промолвил он наконец. Я снова приподнялся. Вошел мужик огромного роста, лет тридцати, здоровый, красноще-кий, с русыми волосами в небольшой курчавой бородой. Он помолился на образ, поклонился главному конторщику, взял свою шляпу в обе руки и выпрямился. – Здравствуй, Сидор, – проговорил толстяк, постукивая счетами. – Здравствуй, Николай Еремеич. – Ну что, какова дорога? – Хороша, Николай Еремеич. Грязновата маленько. (Мужик говорил нескоро и негромко.) – Жена здорова? – Что ей деется! Мужик вздохнул и ногу выставил. Николай Еремеич заложил перо за ухо и высморкнулся. – Что ж, зачем приехал? – продолжал он спрашивать, укладывая клетчатый платок в кар-ман. – Да слышь, Николай Еремеич, с нас плотников требуют. – Ну что ж, нет их у вас, что ли? – Как им не быть у нас, Николай Еремеич: дача лесная – известно. Да пора-то рабочая, Ни-колай Еремеич. – Рабочая пора! То-то, вы охотники на чужих работать, а на свою госпожу работать не лю-бите… Все едино! – Работа-то все едино, точно, Николай Еремеич… да что… – Ну? – Плата больно… того… – Мало чего нет! Вишь, как вы избаловались. Поди ты! – Да и то сказать, Николай Еремеич, работы-то всего на неделю будет, а продержат месяц. То материалу не хватит, а то и в сад пошлют дорожки чистить. – Мало ли чего нет! Сама барыня приказать изволила, так тут нам с тобой рассуждать нече-го. Сидор замолчал и начал переступать с ноги на ногу. Николай Еремеич скрутил голову набок и усердно застучал костяшками. – Наши… мужики… Николай Еремеич… – заговорил наконец Сидор, запинаясь на каждом слове, – приказали вашей милости… вот тут… будет… (Он запустил свою ручищу за пазуху армяка и начал вытаскивать оттуда свернутое полотенце с красными разводами.) – Что ты, что ты, дурак, с ума сошел, что ли? – поспешно перебил его толстяк. – Ступай, ступай ко мне в избу, – продолжал он, почти выталкивая изумленного мужика, – там спроси же-ну… она тебе чаю даст, я сейчас приду, ступай. Да небось говорят, ступай. Сидор вышел вон. – Экой… медведь! – пробормотал ему вслед главный конторщик, покачал головой и снова принялся за счеты. |
