|
Я ломал спички и долго тыкал и горелку, пока она не зажглась синеватым огоньком. На часах было ровно шесть. "Что такое?.. Что такое? да неужели же не малярия?! Что же с ним такое? пульс прекрасный..." Не позже чем через пять минут я, в надетых наизнанку носках, в незастегнутом пиджаке, взчерошенный, в валенках, проскочил через двор, еще совершенно темный, и вбежал во вторую палату. На раскрытой постели, рядом со скомканной простыней, в одном больничном белье сидел мельник. Его освещала маленькая керосовая лампочка. Рыжая его борода была взчерошена, а глаза мне показались черными и огромными. Он покачивался, как пьяный. С ужасом осматривался, тяжело дышал... Сиделка Марья, открыв рот, смотрела на его темно-багровое лицо. Пелагея Ивановна, в криво надетом халате, простоволосая, метнулась навстречу мне. - Доктор! - воскликнула она хрипловатым голосом. Клянусь вам, я не виновата. Кто же мог ожидать? Вы же сами черкнули - интеллигентный... - В чем дело?! Пелагея Ивановна всплеснула руками и молвила: - Вообразите, доктор! Он все десять порошков хинину счел сразу! В полночь. *** Был мутноватый зимний рассвет. Демьян Лукич убирал желудочный зонд. Пахло камфарным маслом. Таз на полу был полон буроватой жидкостью. Мельник лежал истощенный, побледневший, до подбородка укрытый белой простыней. Рыжая борода торча дыбом. Я, наклонившись, пощупал пульс и убедился, что мельник выскочил благополучно. - Ну, как? - спросил я. - Тьма египетская в глазах... О... ох... - слабым басом отозвался мельник. - У меня тоже! - раздраженно ответил я. - Ась? - отозвался мельник (слышал он еще плохо) . - Объясни мне только одно, дядя: зачем ты это сделал?! - в ухо погромче крикнул я. И мрачный и неприязненный бас отозвался: - Да, думаю, что валандаться с вами по одному порошочку? Сразу принял - и делу конец. - Это чудовищно! - воскликнул я. - Анекдот-с! - как бы в язвительном забытьи отозвался фельдшер... *** "Ну, нет... я буду бороться. Я буду... Я..." И сладкий сон после трудной ночи охватил меня. Потянулась пеленою тьма египетская... и в ней будто бы я... не то с мечом, не то со стетоскопом. Иду... борюсь... В глуши. Но не один. А идет моя рать: Демьян Лукич, Анна Николаевна, Пелагея Ивановна. Все в белых халатах, и все вперед, вперед... Сон - хорошая штука!.. Морфий. Морфий 1. Давно уже отмечено умными людьми, что счастье как здоровье: когда оно налицо, его не замечаешь. Но когда пройдут годы, - как вспоминаешь о счастье, о, как вспоминаешь! Что касается меня, то я, как выяснилось это теперь, был счастлив в 1917 году, зимой. Незабываемый, вьюжный, стремительный год. Начавшаяся вьюга подхватила меня, как клочок изорванной газеты, и перенесла с глухого участка в уездный город. Велика штука, подумаешь, уездный город? Но если кто-нибудь подобно мне просидел в снегу зимой, в строгих и бедных лесах летом, полтора года, не отлучаясь ни на один день, если кто-нибудь разрывал бандероль на газете от прошлой недели с таким сердечным биением, точно счастливый любовник голубой конверт, ежели кто-нибудь ездил на роды за 18 верcт в санях, запряженных гуськом, тот, надо полагать, поймет меня. Уютнейшая вещь керосиновая лампа, но я за электричество! И вот я увидел их вновь, наконец, обольстительные электрические лампочки и главная улица городка, хорошо укатанная крестьянскими санями, улица, на которой, чаруя взор, висели - вывеска с сапогами, золотой крендель, изображение молодого человека со свиными наглыми глазками и с абсолютно неестественной прической, означавшей, что за стеклянными дверями помещается местный Базиль, за 30 копеек бравшийся вас брить во всякое время, за исключением дней праздничных, коими изобилует отечество мое. |
