Несколько минут спустя, когда она поставила чашку овсянки перед сыном, какой-то совершенно чужой человек выскочил из коридора и оказался на кухне. Она уж было приготовилась завизжать, но постеснялась, возможно потому, что из всей троицы одна была ошарашена, остальные, похоже, ничуть не удивились.

На вид чужаку было по меньшей мере лет за сорок. Низенький, чисто выбрит, лысина пробивается, одет в новенькие джинсы и колом стоявшую джинсовую рубаху.

– Вы, черти веселые, кто?

Чужак мямлил с ответом, а потому заговорил Тревор:

– Это Джерри, мам. Помнишь, ты сказала, что ему можно придти и в душе помыться?

– Я это сказала?

– Ага.

– И когда я это сказала?

– Прям перед тем, как проснуться.

Меж тем Джерри никак не оправдывался и не винился, но был явно достаточно толков, чтобы понять, когда в нем не нуждаются, поскольку стал бочком пробираться к двери.

– Покорно благодарю вас, мэм, – произнес он, взявшись за дверную ручку. А Тревор, мальчишка, ни черта лучше не придумал, как спросить, не нужны ли Джерри деньги, чтоб купить билет на автобус. Чужак вытянул руку, показывая пригоршню мелочи. Монеты он выставлял, как медали или рубины, уж точно, как нечто дьявольски куда более важное, чем четвертаки с гривенниками. – Я сберег их, понимаете? Из моих денег на одежду.

И Тревор сказал:

– Надеюсь, ты получишь работу. – А уже после того, как за чужаком закрылась дверь, Тревор взглянул на Арлин, словно бы ничего только что не произошло, и произнес: – Ты знаешь, что у тебя рот разинулся?

Но когда он увидел выражение лица матери, то склонился над горячей овсянкой и принялся сосредоточенно размешивать в ней сахар.

– Тревор, черти веселые, кто это был?

– Я ж сказал тебе. Джерри.

– Кто, черти веселые, такой Джерри?

– Мой приятель.

– Я не говорила, что он может приходить сюда и размываться себе под душем.

– А вот и говорила! Еще сказала, что я должен сам решать.

Она не помнила, что говорила такое, но походило на правду – в том, что именно так она выразилась бы, если б по-настоящему старалась урвать еще кусочек сна. Если только малыш не до того умен, что знает, как бы она выразилась, и на том построил свой рассказ. Но было еще слишком раннее утро, чтобы разбираться, что в самом деле произошло и что могло бы, а потому она сказала только вот что:

– Если ты позволил чужому человеку мыться в нашей ванной, то, уверена, твои способности принимать решения необходимо подрегулировать.

Он попробовал оспорить, что этот мужчина был вовсе не чужаком, а его приятелем Джерри, но Арлин и слышать ничего не хотела. Только велела есть да отправляться в школу, добавив, что больше не желает видеть Джерри у себя дома никогда и ни в коем случае, даже если ад вымерзнет в сосульку, – и думать не моги о том, Хозе.

Тревор уже с минуту как убежал, а Арлин все еще жалела, что забыла спросить, зачем он предлагал Джерри деньги на автобус.

Она направилась прямо в ванную, которую чужак оставил поразительно опрятной, и принялась стерилизовать все, чего он мог касаться.

…

Прошло, может, три дня, может, четыре, Арлин возвращалась домой, отработав в «Лэйзер Лаундж» до трех ночи, и обнаружила, что кто-то копается с фонариком в покореженном грузовике. То, что она остановила машину перед собственным домом, похоже, не помешало незнакомцу продолжить занятие.

Она заранее боялась этого, вымотавшись уже вконец. Всякий раз, когда кто-то приезжал глянуть на грузовик и ничего не покупал, она опасалась, что уехавшие вернутся ночью и заберут то, что им приглянулось. И вот – поглядите.