Они уже перешли на «ты», как-то естественно и незаметно.

Вдалеке прозвенел колокольчик. Как будто где-то в саду паслась козочка, невидимая в высокой траве.

— Почему ты дрожишь?

Он чувствовал запах хлорки, исходивший от ее волос.

— Да. Я прекратила принимать таблетки, и теперь у меня дрожат руки.

Китти придвинулась чуть ближе к нему. Он сначала не понял, как к этому отнестись, но потом увидел, что она уклоняется от цепочки красных муравьев, марширующих у нее под ногами.

— Что за таблетки?

— Я решила пока обойтись без них. Знаешь… это даже приятно: снова почувствовать себя несчастной. Когда я принимаю таблетки, вообще ничего не чувствую.

Она прихлопнула муравья, заползшего ей на ногу.

— Об этом я тоже писала. Стихотворение называется «Собирая розы под сероксатом».

Джо достал из кармана лоскут зеленого шелка и высморкался.

— Что такое сероксат?

— Ты знаешь, что это такое.

— Все равно расскажи, — сказал он, шмыгнув носом.

— Сероксат — очень сильный антидепрессант. Я сидела на нем много лет.

Китти смотрела в небо, вдавленное в вершины гор. Он сам не понял, как так получилось, но он потянулся к ее холодной дрожащей руке и крепко сжал. Она правильно сделала, что возмутилась вопросом. Он сжимал руку Китти, и это было безмолвное признание: он знает, что она читала его стихи, потому что в стихах он рассказал всю правду о своей юности на таблетках. Когда ему было пятнадцать, он разрезал себе запястье. Ничего серьезного. Легкий порез. Просто эксперимент. Бритва была холодной и острой. Его запястье — теплым и мягким. Они вовсе не предназначены друг для друга, запястье и бритва, это была детская игра в снап. Он забрал себе все карты.

Врач, старый венгр с волосами в ушах, не поверил, что это всего лишь игра. Врач задавал вопросы. Врач хотел знать всю его биографию. Имена, места и даты. Как звали маму, отца и сестру? На каком языке говорили у них в семье? Сколько ему было лет, когда он видел родителей в последний раз? Джо Джейкобс не стал отвечать. Он грохнулся в обморок прямо в кабинете, и в результате его подростковые годы прошли в плотном тумане транквилизирующих препаратов. Или, как он написал в своем самом известном стихотворении, переведенном нынче на двадцать три языка: злая фея заключила со мной договор: «ты отдашь мне свою историю, а я дам тебе что-то, что заставит тебя забыть».

Он наконец посмотрел на нее; ее лицо было белым как мел. Мокрые щеки блестели.

— Что с тобой? Почему ты плачешь?

— Все нормально. — Ее голос был скучным и тусклым. — Я рада, что мне удалось сэкономить и не потратиться на отель, но не ожидала, что твоя жена пригласит меня остаться на вилле.

Ему на лоб сели три мошки, но он не отпустил ее руку, чтобы их смахнуть. Протянул ей лоскут зеленого шелка, который использовал вместо носового платка.

— На, вытри лицо.

— Не нужен мне твой платок. — Она швырнула лоскут ему на колени. — Я ненавижу, когда мне говорят: «Вытри лицо». Как будто я грязный пол.

Он не был уверен, но кажется, это тоже была строка из его стихотворения. Не слово в слово, но достаточно близко. Он заметил на ее левой лодыжке царапину, и она сказала, что ее поцарапала его жена, когда схватила за ногу в бассейне.

Коза подошла ближе. Когда она шевелилась, колокольчик звенел. Когда застывала на месте, звон умолкал. Джо сам не знал почему, но его это тревожило. Он снял с плеча крошечного зеленого сверчка и посадил на раскрытую ладонь Китти.

— Я тут подумал… Ты написала стихи и хочешь, чтобы я их прочел, так?

— Да.