- Ну ладно, - сказал он, - до завтра.

Он уже повернулся со своим портфельчиком, когда я окликнул его.

- Постойте! Кто это так кричит? Сова?

- Что вы! - удивился он, - Это горлица. Кольчатая горлица.

И вдруг шепотом добавил:

- Вы знаете, мне кажется, что я сумасшедший!

Я ошеломленно застыл, но он уже повернулся, и, смешно подпрыгивая, побежал к остановке...

* * *

Я говорил себе, что вовсе не хочу ее видеть. Совсем наоборот, я вышел, чтобы прогуляться перед сном, успокоиться... Но ноги сами вынесли меня под малиновую вывеску. Сейчас на дверях висела табличка "Закрыто на учет". Ниже синим восковым карандашом приписано: "Фимочка, заходи".

Жестяными голосами орали цикады.

Я их ненавидел.

Чем все кончилось, думал я, темной захламленной квартирой около базара? ковриком с оленями? Кислым клоповьим запахом? Пыльными формулярами, клеенными корешками никому не нужных книг? Я же был уверен, всегда уверен, что мне уготована иная, яркая, замечательная жизнь! Это у них, у них у всех будет все как обычно, потому что они сами этого хотят. Потому что они этого заслуживают. Тогда как у меня...

Ничего, утешал я себя, стиснув зубы, это ненадолго. Теперь ненадолго.

И тогда я увидел ее - белая блузка светилась в темноте, вывеска отбрасывала на белые руки, на лицо рубиновые пятна света.

Она шла под руку с каким-то моряком и смеялась.

Я отступил в тень, потом несколько раз глубоко вздохнул, и вышел им навстречу.

Они шли, не замечая меня. Просто попытались обогнуть, как огибают неодушевленный предмет, вроде тумбы с афишами.

В горле у меня пересохло.

- Лиля, - выдавил я.

- Чего тебе, мальчик? - равнодушно спросила она.

- Я подумал... мы можем...

- Отвали, пацан, - сказал моряк.

- Но я только...

Я отведу тебя к морю, хотел сказать я, я покажу тебе какое оно, ты наверное и не подозреваешь, оно спит и дышит, и топит в себе звезды, а песок по утрам голубоватый, пустой и холодный и на нем, знаешь, такие следы, отпечатки крыльев, перьев, крестообразных лап, я думаю, это вороны, они купаются в песке, как мы - в волнах... Я отведу тебя на берег и расскажу свою самую большую тайну.

Моряк легонько толкнул меня раскрытой ладонью. Он даже не размахнулся, просто толкнул, но я отлетел на несколько шагов. Дыхание у меня перехватило, на глазах выступили слезы - скорее, от обиды.

- Оставь его, - заступилась Лиля, - это же просто мальчик. Ты же видишь...

- Я таких мальчиков... - сквозь зубы сказал моряк.

Ударить его в ответ? Или просто подойти, отодвинуть плечом, взять Лилю за руку и сказать "Пойдем"? В общем, сделать то, за что женщина уважает мужчину. Но вместо этого я отвернулся и побрел вдоль трамвайной колеи, я думал, они будут смеяться мне вслед, но они даже этого не сделали, просто пошли дальше, и я слышала, как моряк что-то рассказывает, а Лиля ойкает, поощряя его...

Я шел, и рельсы расплывались в моих глазах.

* * *

Он пришел ровно в девять, когда я отпирал железную дверь. От травы тянуло сыростью, и растрескавшаяся асфальтовая дорожка вся была пересечена блестящими слизистыми следами улиток. Он шел, глядя себе под ноги, чтобы не наступать на этих улиток. Потом увидел меня, остановился у подножия лестницы и поднял голову.

- А я уж пожалел, что просил вас, - сказал он, - кому охота вставать на час раньше из-за постороннего человека:

- Я вообще рано встаю.

Обычно в это время я выхожу из моря - оно теплее, чем воздух и похоже на жидкое полупрозрачное стекло. Ладно уж.

Читальный зал (на самом деле светлая, в три окна, но небольшая комната с двумя столами) был, понятное дело, пуст. На полках громоздились подшивки местного "Знамени коммунизма" и центральных газет, журналы "Огонек" и "Наука и религия".