— Не пустим! Ночуй дома! Последняя холостяцкая ночь! Балдей с нами! Больше не доведется. Бабы — народ цепкий!

И уговорили…

Тем временем Яков не терял ни минуты. Приехав к Шурке, истопил баню, помог сестре убрать в доме не помогал Шурке, и та удивленно наблюдала за Яшкой, думая втихомолку: «Что с ним стряслось?»

А он, словно заведенный, даже колодец почистил, покрасил облупившуюся калитку, крыльцо, ставни. К сумеркам самовар начистил до золотого блеска и, вскипятив на угольях, внес в дом. Поставил посередине стола, как бывало когда-то давно, еще в детстве. Тогда самовар приносил отец, и все собирались к столу, как к чуду, попить чай, послушать сказку или быль, на них в доме не скупились.

— Садись, Шурка! Неси варенье, блины. Давай с тобой поговорим, как в детстве! Помнишь? — спросил, глянув в глаза сестре. У той слезы покатились. Ничего не забыл Яков. Крепко помнил детство. Даже свечу зажег. Большую. Разложил ложки. Сахар кусковой. Возле него щипчики. Так отец любил пить чай. Мать — с вареньем уважала. Любила земляничное иль малиновое. А дети — клубничное. Только Алена предпочитала черничное. И нынче оно есть. Всякое, для всех…

Яков заранее помыл красный угол, зажег лампаду. И, глянув на образа, почувствовал исходящее от них тепло.

— Не плачь, Саня! Мы не одиноки! Не рви себе душу! Знаю, как нелегко тебе приходится. И мне не легче. Но чувствую, что мы не одиноки. Что наши с нами. Они не умерли. Их души с нами.

— Как знаешь? — дрогнул голос Шурки.

— Тяжко мне пришлось недавно. Вывозили на машине гуманитарную помощь, какую нам прислала Германия. А церковь получила ее и нас не забыла. Дали одеяла, простыни, одежду старикам. Все очень добротное, дорогое. Я за каждую вещь расписался. Выехали с подворья за ворота, не больше двухсот метров. И на самом крутом спуске колесо прокололось. Переднее. Хорошо, что на малой скорости, иначе занесло бы нас с горы в обрыв. Испугались мы с водителем. Оба подумали, что случайно гвоздь поймали. Но едва вышли из кабины, глядь, из-за обрыва трое поднялись. Пока шофер сообразил, что неспроста объявились, эти трое уже рядом. Я только успел помолиться, попросил защиты у Господа, чтоб оградил от беды. Эти трое нас в кольцо. И требуют отвезти груз, куда они укажут. Водитель проколотое на запаску меняет. А я и говорю, мол, куда вам отвезти? Они и отвечают — лучше выйдите из машины, сами отвезем. Понял, они меж собой не договорились. А значит, мало знакомы, плохо друг друга знают. Одно не мог уловить — чем они вооружены? Но решился. И когда один из троих захотел меня из машины вырвать нахрапом, поддел я его. Честное слово — слегка! Но как он покатился в обрыв! С воем, с визгом, с треском. Одного еще водитель монтировкой погладил по голове. Тот враз в дорогу носом воткнулся. А последний, третий, нож достал из-за пояса и ко мне кинулся. У меня ни в руках, ни под рукой, ну, как назло, ничего нет. Я уже подумал, что конец мне. И как заорал: «Мама!» Вижу, облако мигом появилось. Белое во тьме. Тот бандит в страхе оглянулся. И тут же, непонятно как, слетел в обрыв. Под ним земля осыпалась. Он и закувыркался вниз головой. Я глянул на облако, а оно ну точная фигура мамы нашей. Только такой, какой она была в молодости. Я ее хорошо помню. Смотрю на нее. А она благословила меня. И вскоре словно растаяла, исчезла. Я на колени упал перед этим чудом. Ведь вот услышала, явилась, защитила от неминучей смерти. Не оставила в беде. А значит, они всегда с нами. И нет в жизни одиночества. Только надо уметь видеть и чувствовать. Не забывать и не грешить, чтобы не осквернять себя и свой дом. Тогда и они, наши родные, не погнушаются нами, всегда помогут, навестят и защитят…

— А я и не грешу! — уверенно ответила Шурка.

— Не грешен только Господь.