Как и обещал многократно — на Рождество. Едва могилу выдолбили в твердой, как скала, промерзшей, казалось, насквозь земле…
Иван завершил рассказ и долго сидел, погрузившись в думы и смоля здоровенную «козью ножку».
— Ну и к чему сказка твоя? — очнулся Николай, завороженный рассказом приятеля. — Обязательно сюда меня надо было тащить, чтобы про деда своего рассказать?
— Именно, — кивнул Лапин. — Только здесь ты этому рассказу и поверил бы.
— С чего это? Будто не слышал я таких рассказов! Почитай полгорода по пьянке небылицы о кладах золотых плетет!
— Полгорода плетет, а я правду говорю.
— Ну и где твоя скала золотая?
— А вот она, — кивнул Иван на спящего великана. — Только там этой башке всю щеку раздолбили.
— И что с того?
— Экая ты дубина, Колька! — расхохотался Лапин. — Разуй глаза: у этого-то Святогора обе щеки целехоньки.
— Ну и… — Мякишев вдруг все понял. — И золото, значит, там?
— Все, как есть. До последней крупинки…
* * *
Недаром набивали мужики всю зиму мозоли на руднике. Да и кирки с иностранными клеймами, глубоко утопленными в металл, крушили камень, будто гнилую деревяшку. Всего за три недели, не уставая радоваться новым и новым находкам, вырубили Иван с Николаем из каменного плена весь кварц, на добрую четверть перемешанный с золотом. Тут же промывали каменное крошево, рачительно складывая каждую драгоценную крупинку. К тому моменту как вычищен был золотой прыщ на великанской щеке дочиста, потяжелела поклажа каждого старателя на добрый пуд благородного металла. Точнее сказать не могли — единственное, о чем они не подумали, собираясь в дорогу, были весы. Хотя бы самые простейшие. Так что прикидывали вес своего богатства варварски — на глазок.
— Вот и мильёнщики мы с тобой, Колька, — Иван лежал возле костра и улыбался каким-то своим мыслям. — А не столкуйся я тогда с геологами — так и ширыкали бы напильниками на заводе. Зря ты ныл.
— Золото-то золотом, — Николай подкинул в костер скрученный в штопор сосновый сук. — А что мы делать-то с ним здесь будем? Мильёны-то оно там стоит, — махнул он рукой в сторону города, а значит, и прохода в Старый Мир. — В Кедровогорске. Тут не шибко-то пошикуешь на все это.
— Как знать, Колька, как знать.
— А что знать? Ну сдадим мы это золото в контору, ну заплатят нам бумажками местными… Дальше что? Тут даже водки толком не выпьешь — разные «сухие дни» да нормы отпуска. Можно, конечно, дело свое завести, лавку открыть, к примеру, или скотину завести… Да только какие из нас с тобой коммерсанты, Ваня?
— А мы и не будем его тут тратить, — спокойно возразил Лапин. — Притащим домой, припрячем, да будем понемногу в скупку таскать. Будто намыли по речкам. На всю жизнь хватит, да еще детям и внукам останется.
— Гладко говоришь, Иван. Да только как на ту сторону попасть-то? Думаешь, выпустят нас отсюда?
— Как вошли, Коля, так и выйдем.
— Ой ли?
— Выйдем. Подслушал я как-то, что геологи наши решили отсюда салазки смазать. А раз так, то и нам засиживаться не след.
— Как же они выберутся-то? Ворота вон как охраняются — мышь не проскользнет.
— Не знаю, Коля. И ты не знаешь. А все почему?
— Почему?
— Сколько у тебя классов за душой? — вместо ответа спросил Лапин.
— А какая разница?
— Ну сколько?
— Четыре, — буркнул Мякишев отворачиваясь. |