— Тут до основной дороги километра четыре осталось, — проявил инициативу боец. — Там полустаночек. Мы с Тюриным сбегаем, может, телегу найдем или что-нибудь вроде.

— Или приведем кого на помощь — дрезину переставим после разрыва, — бойцам явно не хотелось тащить на себе раненого.

— Добро, — поразмыслив, решил капитан. — Одна нога здесь — другая там. А то до ночи прокопаемся…

Солнце припекало, трупы двух лейтенантов уж начинали подванивать, ждать было скучно, и Григорий Никифорович пнул в бок раненого зека, тоже напоминающего покойника.

— Так что это за золотопогонники были, которые ваших освободили?

— Я не знаю.

— Знаешь, шкура, знаешь. Но ничего, язычок-то тебе развяжут.

Столетов ничего не отвечал на это.

— Десять лет назад аккурат в этих самых местах тоже беляки будто из-под земли повылезли. Кирсановку взяли, город… — Полешков заметил, что зек внимательно смотрит на него. — Я тогда совсем зеленым был, отличился, наган вот этот получил. Видишь? — он продемонстрировал именную табличку. — Правда, наши им тогда наваляли… Вот я и думаю: может, не ушли они тогда за кордон-то? Может, где-то в этих лесах окопались? Что молчишь?

— Что сказать? Я тоже тогда был среди тех, что навалял.

— Да ну? На одной стороне, значит, воевали?

— Да, я даже был ранен…

— И меня ранили. Что ж ты к контрикам-то подался? Какая статья?

— Пятьдесят восьмая.

— Изменник родины, значит…

— Я родине не изменял, — твердо ответил Егор. — Потому и остался. Она мне изменила — да.

— Родина? Тебе? Да кто ты такой, чтобы она тебе изменяла?

— Человек. Простой русский человек…

— У нас сейчас все советские.

— Вот в том-то и дело. Потому война и продолжается.

— Какая еще война?

— Гражданская.

— И кто с кем?

— Русские с советскими, — улыбнулся Егор.

— Ах ты, контра! — взбеленился Григорий. — Морда белогвардейская!

Волна мутной боли захлестнула череп, и капитан едва удержался, чтобы пуля за пулей выпустить в скалящего зубы зека весь барабан…

* * *

До города добрались без приключений, и капитан Полешков, оставив бойцов охранять едва живого пленного, кинулся в управление. Благо оно находилось неподалеку от станции «Кедровогорск-товарная» на самом въезде.

Несмотря на поздний час, в управлении было полно народу, на Григория Никифоровича с его перевязанной головой все косились, но вопросов не задавали — не принято тут было задавать лишних вопросов.

— Здравия желаю, товарищ старший майор, — ворвался капитан в кабинет начальника.

— Полешков? — поднял голову от бумаг бритый наголо, дородный мужчина с красными ромбами в петлицах. — Почему голова перевязана? Ранен?

— Ерунда, товарищ старший майор — до свадьбы заживет! В лагере ЧП — массовый побег заключенных. Прошу выделить в мое распоряжение две-три роты для прочесывания тайги…

— С ума сошел, капитан! У меня сейчас каждый человек на счету!

— А что случилось?

— Война, капитан!

В голове опешившего Григория Никифоровича будто бомба взорвалась: гражданская? Значит, прав был раненый зек, и кавалеристы-золотопогонники неспроста…

— С кем война? — упавшим голосом спросил Полешков.