Сложнее всего оказалось освободить выбранного коня — молодого жеребца, ласково ткнувшегося влажным носом в шею человеку в благодарность за поднесенную на ладони хлебную горбушку (в животе не евшего вторые сутки юноши играли полковые оркестры, но контакт с умным животным был важнее утоления голода) — от спутывающей передние ноги веревки. Разрезать ее было нечем, а хитрый узел, рассчитанный на ушлых конокрадов, никак не поддавался.

Наконец парень вскочил на коня. Седла рачительные казаки на ночь поснимали, но Гриша умел ездить и по-цыгански, тем более что снятые с коня путы с успехом заменили уздечку.

— Пошел, пошел… — тронул он животное, уже окрещенное про себя Орликом, вперед.

И только отъехав шагов на двести, пустил скакуна в галоп…

— Стой! — заполошно раздалось сзади. — Стой, мазурик!

«Черт, кто-то из сторожей проснулся!..»

Заставив Орлика нервно вздрогнуть всем телом, грохнул выстрел, еще один. Но быстрый конь уже уносил всадника в ночь…

4

— Я считаю слухи о регулярных войсках, занявших Кедровогорск и прилегающую к нему местность, досужим вымыслом.

Командующий Сибирским военным округом собрал срочное совещание о положении в районе Кедровогорска сразу после того, как ему доложили о бойце, добравшемся верхом до ближайшей к городу железнодорожной станции. Боец Кедровогорского гарнизона Полешкин был тяжело ранен: пуля пробила правое легкое и вызвала большую кровопотерю. В полубреду парнишка твердил о казаках с погонами на плечах, ворвавшихся в Кирсановку, близ которой стоял летними лагерями гарнизон, о десятках порубленных, о массовом переходе на сторону белогвардейцев его сослуживцев и жителей села. Опровергнуть бред раненого не удалось: все телефоны в Кедровогорске и других населенных пунктах района молчали, а дрезина, отправленная по железной дороге, пропала бесследно.

— Парень ранен, — басил начштаба округа Тимофеев. — Вот и зашли у него шарики за ролики! Откуда белые в тридцатом году? Понимаю, если бы граница была неподалеку. Но тут же сотни верст до ближайшего кордона!

Он почти слово в слово повторял догадки покойного Лагутникова, но, естественно, об этом не подозревал.

Могучий, бритый наголо мужчина с тремя «шпалами» на малиновых петлицах выбрался из-за стола, тяжело припадая на левую ногу, подошел к огромной карте округа и провел указкой линию от китайской границы до кружочка, соответствующего Кедровогорску.

— Как видите, не менее полутора тысяч. А на пути — Чита, Верхнеудинск, Иркутск… Сомневаюсь, чтобы наши товарищи из Забайкалького округа прозевали движение крупного отряда неприятеля.

— А Монголия? — спросил угрюмо кто-то из присутствующих. — До нее гораздо ближе.

— Да, около пятисот километров, — согласился начштаба. — Но откуда в Монголии белые? После Унгерна, расстрелянного в двадцать первом…

— Это ерунда, товарищи, — перебил его бригадный комиссар. — Там тоже немало городов. Что ваши белые лесом крались всю дорогу? Сколько примерно сабель было в этом отряде?

— Боец утверждает, что не менее пяти тысяч.

— Ну, допустим, у страха глаза велики… Хорошо, пусть будет две тысячи, даже тысяча. Вы представляете себе, как можно скрытно провести отряд в тысячу сабель? С обозом, с запасами фуража, с заводными лошадьми… А как же иначе? Иначе они вынуждены были бы пополнять запасы по ходу движения и неминуемо раскрыли бы свой замысел.

— Я считаю, что нужно провести… — начал начштаба, но на столе командующего громко затрезвонил телефон.