— Хорошо, Александр Андреевич, — вскакивает Лена. — Кабинет закрыть?

— Угу, — киваю, выходя в коридор.

Опустив стекло в машине и надев солнечные очки, гоню ее к дому, по

дороге заскочив в цветочный. Беру любимые ромашки Татьяны Калинкиной

в количестве тридцати трех штук, хотя ей сегодня тридцать два. В их доме

я не был с Нового года. Кажется, с того дня моя жизнь сделала вираж.

Во дворе моего дома тихо.

Загнав машину за ворота, взбегаю на крыльцо и вхожу.

Пахнет выпечкой. Собачий лай где-то на внутреннем дворе заставляет

улыбнуться.

Сбросив кроссовки и куртку, кладу букет на камод и прохожу через боковой

коридор к “черной” дверь. Прислонившись плечом к косяку, оцениваю

обстановку и интересуюсь:

— Мы планируем опоздать?

Получив по лицу весенним пыльным ветром, мотаю головой, стряхивая со

лба волосы.

— Нет… — отзывается Люба, пытаясь перекричать собачий лай.

Склонив набок голову, рассматриваю ее вздернутый вверх зад, прикрытый

платьем в желтый цветочек. Помимо него на ней моя толстовка и тонкие

капроновые колготки. Волосы убраны под капюшон, но часть все равно

болтается на плече. Рыжие и волнистые, как гладкие спирали.

Она выглядит такой съедобной, что я был бы не прочь ее сожрать.

Пристроив колени на старом клетчатом пледе, Люба ковыряется в

огромной цветочной бадье, которую оформляет уже пару дней. Это для

торцевого окна.

Вскинув голову, сдергивает с рук перчатки, пока наш новоиспеченный

лабрадор носится вокруг нее с лаем. Ее академический отпуск продлится

до сентября, и мы решили, что ей не повредит напарник. Правда теперь я

уже ни хрена не понимаю, как быть, потому что в сентябре она на учебу

никак вернуться не сможет.

Оттолкнувшись от пледа, встает на ноги, отряхивая колени.

Внимательно присматриваюсь к ее лицу, пока идет ко мне.

На щеках румянец и веснушки. Выглядит на все шестнадцать, особенно в

этом платье и с этими кудрями. Она уже его надевала, поэтому знаю, о чем

говорю.

Вздыхаю.

Сегодня пару раз меня посещало желание отменить наши планы, потому

что я не до конца уверен, что “мы” готовы.

Протянув руку, жду пока окажется рядом. Обняв меня за талию, щурится от

солнца. Просунув ладонь под капюшон, обнимаю ладонью лицо-сердечко и

смотрю на нее сверху вниз. Растягивая губы в ленивой улыбке. На кончиках

ее ресниц маленькие стразы, который утром там не было. В ушах серьги-перья, правда на этот раз ультрамаринового цвета.

Просунув руки в задние карманы моих джинс и прижавшись животом к моей

ширинке, неуверенно говорит:

— Я сделала пирожки… может не надо было?

Прийти в дом известного в городе ресторатора с корзинкой пирожков и

красной шапочкой в придачу?

Черт…

— Ясно… — отводит глаза. — Я дурочка…

Став серьезным, склоняю голову и целую ее губы, сдавив рукой талию. Они

сдаются мне не сразу, а когда сдаются, просто наслаждаюсь их мягкостью.

Как и близостью их хозяйки. В последнее время мне мало что нужно для

жизни. Мой дом и моя работа угрожают стать абсолютным ее центром.

Сейчас я не могу вспомнить, как жил без своей жены раньше. Просто, твою

мать, не знаю.

Может поэтому я как жадный кретин боюсь делить ее с кем-то?

Она может прихватить с собой хоть корзинку котят, если захочет. Куда бы я

с ней не пошел, хочу, чтобы она была самой собой.

— Нет никаких правил, — говорю, глядя в ее расстроенное лицо.