Взвод НКВД покинул свой вагон в относительном порядке, правда, навскидку я насчитал лишь половину его бойцов. Остальные, видимо, погибли при обстреле и бомбежке, но командир был жив, и, повинуясь его приказу, рядовые и сержанты разбежались вдоль поезда, пытаясь внести хоть какой-то порядок в царивший повсюду хаос.

Мое укрытие находилось метрах в тридцати от последнего вагона – несмотря на невысокую скорость, поезд успел проехать довольно приличное расстояние, прежде чем остановился. Немецкие самолеты парами проносились над разбитым эшелоном. Бомбы у них, видимо, закончились, но они продолжали поливать разбегающихся людей пулеметным огнем. Наша зенитная платформа уже с минуту не подавала никаких признаков жизни. Сквозь дым пожара проглядывали неподвижные стволы «Максимов», беспомощно глядящие в небо. По «мессерам» никто не стрелял, и они заходили на цель, как на учениях.

Добежавший до последнего вагона боец в форме НКВД что-то кричал, но за треском пулеметов и гулом пожара я ничего разобрать не смог. Он попытался заглянуть внутрь вагона, но оттуда на него пахнуло таким жаром, что он отшатнулся и сделал два неловких шага назад.

– Прячься за вагон! – заорал я, видя, как вдоль поезда в его сторону бежит цепочка пыльных султанчиков, поднятых пулями.

Боец меня услышал, но, видимо, не понял, что я от него хочу. Он лишь повернулся в мою сторону, но тут пулеметная очередь перечеркнула его спину, и он, дернувшись несколько раз, завалился вперед, инстинктивно попытавшись уцепиться за стену вагона, но внезапно ставшие слабыми руки соскользнули, и парень сполз на землю, выронив винтовку.

Большинство из тех, кто успел выскочить из вагонов и не погиб в первые минуты бомбежки, уже преодолели почти половину расстояния до леса, но вражеские летчики не собирались давать им шанс уйти живыми. Кто-то пытался затаиться в складках местности или притвориться убитым, но помогало это слабо. Лежащий на земле человек – слишком удобная мишень для самолета.

Вылезать из такого удачного укрытия мне категорически не хотелось. Здесь на меня никто не обращал внимания, а от осколков надежно прикрывали наклонные земляные стенки. Но в тридцати метрах от моей позиции лежала вполне исправная на вид винтовка, и я знал, что в моих руках это оружие может дать бегущим к лесу людям несколько дополнительных секунд.

Я прикрыл глаза, разглядывая местность сверху. Вычислитель обрабатывал поступающее с орбиты изображение, отфильтровывая дымы, так что видел я все достаточно четко. Дождавшись, когда обе пары вражеских самолетов окажутся в неудобном для атаки положении, я выскочил из оврага и бегом метнулся к погибшему бойцу, а точнее, к выпавшему из его рук оружию.

Приклад винтовки Мосина, в просторечии «мосинки», удобно лег в мою ладонь. Оружие действительно оказалось неповрежденным, и я счел, что мне крупно повезло, причем дважды. Не только в том, что винтовку не разбило пулями, но и в том, что в руки мне попало именно это оружие. Да, прицельных приспособлений для стрельбы по скоростным низколетящим целям у нее не имелось, но они мне и не требовались. Зато «мосинка» обладала отличной для этого времени точностью боя. Фокус заключался в том, что ее ствол имел коническую форму, немного сужаясь от казны к дульному срезу.