— Смешно и неприлично, — уловив тихий смешок Парави, надулась Ануша. — Кроме того, он меня совершенно не интересует. — На самом деле ее непонятно почему снедало жгучее любопытство. Мужчины скрылись в гостевых покоях, выходивших в сад. — Полагаю, мне лучше проследить, достаточно ли у них слуг и горячей воды.

Парави прислонилась округлым бедром к парапету, разглядывая стайку зеленых попугайчиков, что носились над ними с пронзительными криками.

— Интересно, может, он важная птица? Он же из компании, а они теперь властители мира, как говорит мой муж. Важнее самого короля, хоть и чеканят его профиль на своих монетах. Я вот думаю, может, его прислали к нам официальным представителем? Муж вчера и словом не обмолвился о его приезде.

Ануша оперлась локтями о парапет и заметила, что дядя явно благоволит своей третьей жене.

— А зачем у нас их представитель? Мы ведь почти ничем с ними не торгуем.

Незнакомец вновь появился из гостевых покоев.

— Мы удобно расположены для экспансии — mata всегда так говорила. Хорошее стратегическое положение.

Мать рассказывала Ануше о многом. Кроме того, обе были начитанны, и брат матери — раджа — часто удовлетворял их любопытство.

— Хотя твой отец и не бывает здесь, он по-прежнему друг моего мужа, они переписываются. Он большой человек в компании, наверняка решил, что мы приобрели более значимый статус, который предписывает иметь своего представителя.

— Должно быть, действительно, что-то очень важное, коль скоро он потрудился о нас подумать, — отозвалась Ануша.

Отец ни разу не приезжал в Калатвах после того, как отослал в Индию свою двенадцатилетнюю дочь и ее мать, отказав им, по прибытии своей английской жены, от дома и вычеркнув из сердца.

Он присылал им деньги, но и только. Когда Ануша отказалась их тратить, дядя присовокупил эти деньги к ее приданому, заявив, что она глупая девчонка и отец поступил правильно, когда отослал их. Дескать, сэр Джордж человек чести и добрый друг Калатваха. Правда, последнее утверждение — мужской разговор — относилось к политике, а не любви, разбившей сердце ее матери, хотя та соглашалась со своим братом в том, что иного выбора не было.

Девушка знала, что отец переписывается с дядей, тот сообщал об этом, едва получал весточку. Последняя была год назад, когда умерла мать Ануши. Она не стала читать послание, как, впрочем, и все предыдущие. Завидев на конверте имя отца, отправила письмо в огонь и проследила, чтобы оно сгорело дотла.

Парави бросала на нее сочувствующие взгляды. Ануше это не нравилось. Кто смеет ее жалеть? Она же избалованная племянница самого раджи Калатваха, двадцати двух лет от роду, и наделена правом отвергнуть любое предложение руки и сердца! Все ее желания беспрекословно выполняются, она получает самые лучшие наряды и драгоценности, любых слуг! Что угодно!

«Кроме понимания, кто ты, — ворчливо звучал в ее в голове тихий голос, по какой-то причине всегда говоривший по-английски. — Кто и откуда, каково твое будущее. Все, кроме свободы».

— Angrezi идет принимать омовения. — Парави попятилась и вытянула шею, чтобы лучше видеть. — Какой прекрасный халат! И волосы длинные, когда расплетены, — добавила она. — Какая кожа! Цветом напоминает скакуна, которого муж послал махарадже Алтафуру по случаю окончания муссона. Они назвали коня Позолоченный.

— Наверняка он, подобно тому животному, столь же высокого мнения о себе, — заметила Ануша. — Но этот по крайней мере моется. Знаешь, сколькие из них этого не делают? Считают вредным для здоровья! Отец рассказывал, у них в Европе не принято мыть волосы, они натирают их пудрой, а моют только руки и лицо.